Лям и Шайка остановились у закрытой каменной веранды с множеством окошек полукружием. Огромная массивная дверь, рассчитанная на громоздкую фамильную мебель и на объемистые фигуры господ в просторных шубах, была, по-видимому, давно заколочена. Ступеньки были завалены сухими листьями и комочками земли — верный признак того, что где-то здесь в обжитых гнездах обретаются живые существа.
Густой слой краски на массивной двери растрескался, но еще держался крепко. Едва видна была позеленевшая от времени медная дощечка. Старый доктор Тхаржевский умер давным-давно, а старушка-вдова доживала свой век где-то в дальних покоях.
Лям и Шайка прошли дальше и толкнули калитку. Ни из дому с длинным рядом занавешенных окон, ни из густого, тенистого сада с аккуратно подметенными аллеями никто не появлялся. Они потоптались на месте и, уже собравшись уходить, кашлянули. Занавес в одном окне колыхнулся, и оттуда выглянула большая голова старого пса. Собака не лаяла. На одно мгновение взгляд ее задержался на них, затем скользнул дальше и наконец надолго остановился на чем-то, укрытом по ту сторону ограды.
На Ляма нахлынули воспоминания: знакомый пес, знакомый взгляд. Такой же пес объездчика сцапал его когда-то.
Но вот из дому к ним вышла простая на вид женщина. Лям заявил, что им нужно к доктору Тхаржевскому, и она, окинув его взглядом, повела в дом.
В комнате было душно, на стенах до половины темнели деревянные панели, разноцветные стекла в окнах слабо пропускали свет. Лежавший в постели Тхаржевский тонул в груде подушек. Рядом на двух стульях и на столе стояли эмалированные тазы с прозрачной, чистой водой.
— Вы больны? — Лям почтительно остановился на пороге.
— Вегетарианец никогда не болеет, — со вздохом ответил Тхаржевский. — Подойдите поближе, сядьте возле меня, друзья мои. Дайте ваши руки.
Лям и Шайка смущенно подошли к кровати.
— Друзья мои, — торжественно возгласил доктор, — мир слеп. В нашей жизни рядом с нами существует другая жизнь. Она протекает, не затрагивая нашего сознания. Чтобы увидеть ее, надо сосредоточиться и углубиться. У нее свои печали и радости, свои битвы и сражения, и с нашей жизнью она не имеет ничего общего. Вторая жизнь, протекающая рядом с нами, гораздо глубже и выше нашей. Счастлив тот, кто увидит и поймет ее, и для этого не нужно никакой премудрости.
Он дернул за шнурок, висевший над спинкой кровати. Где-то сердито отозвался звонок, и в комнату вошла та самая женщина.
— Принеси мне, моя избранница, немного картошки с капустой, я тут же возле моих друзей закушу, — сказал доктор и вернулся к прежней теме: — Друзья, вы ничего не видите вон на той стене?
— Нет.
— Не думайте, что это пустая стена. Углубитесь, сосредоточьтесь, и вы увидите жестокую войну между людьми и вещами.
Женщина принесла в глиняной миске картошки с капустой. Тхаржевский подозрительно заглянул в миску, достал из-под подушки мелкую монету и подал женщине.
Пока он ел, стояла полная тишина. Лям и Шайка боялись шелохнуться, им было неловко из-за того, что Тхаржевский громко чавкал за едой.
Ляму все время казалось, что доктор Тхаржевский — это тот самый объездчик, и ему было страшно не по себе. Лям никогда не забудет, как тот огрел его арапником.
Это было много лет назад, в базарный день.
Базар тогда кончился рано. Площадь была усеяна навозом, арбузными корками, колосками, сечкой, свежей соломой. Лям и Петрик елозили на коленках по земле, собирая в кучку зерна пшеницы и ржи вместе со всяким мусором — все, что просыпалось за день вовремя перетаскивания и взвешивания мешков. Если весь этот мусор просеять, можно выручить несколько копеек.
Каждую неделю после большого базара, после того как закроются ларьки, а все мешки и груды зерна уберут в магазины, Лям и Петрик выходили на площадь и принимались сгребать мусор. Собранное они приносили домой и несколько дней подряд просеивали в сите. А торговец птицей покупал у них всю эту добычу для своих кур.
И вот однажды, собирая мусор, Лям поднял голову и замер: он увидел собаку, которая еще накануне его сильно заинтересовала. Высоко задрав морду, собака через головы мальчишек растерянно смотрела куда-то вдаль, туда, где овраги, затем глянула на мост, на гору, кинулась в ближайший переулок, вернулась и понеслась трусцой дальше.
С самого начала это была шальная мысль — завладеть барской собакой. Но Ляма словно околдовали. Он вскочил и, ни слова не говоря Петрику, помчался домой, нашарил за трубой куски хлеба и айда за собакой. Собака даже не оглянулась на него. Она была чем-то расстроена и озабочена. Какая она большая! У нее густая рыжеватая шерсть, гордая, умная морда, глубокие глаза — сразу видно, что она родом из дальних стран и что здесь ей скучно и неуютно. А какая она сильная! Такая если накинется на живодера и вцепится ему в горло, тот даже не взмахнет окровавленной дубинкой, которой глушит свои жертвы.