Так. На остатках мозга пытаюсь подумать. Снега в этой местности метра два навалило. В подвале по ощущениям теплее, значит, грунт не промёрз, опять-таки подвал капитальный, «утоплен» на пару метров.
Поводив глазами, нахожу пустую коробку с надписью «Почта России». Приземляю фонарик на полку. Размашисто сгребаю в коробок барахло со стола, оставляю только свечи. А есть ещё?
На одной из полок помятая упаковка ароматических свечей-таблеток с запахом иланг-иланг. Вытряхиваю. Три штуки. Живём. Расставляю, достаю из кармана зажигалку. Пальцы не слушаются. Упорно пытаюсь разжечь, обжигаю кожу, морщусь, но продолжаю. Разжигаю две большие свечи и три «таблетки». Отодвигаю столик подальше к стене. Проверяю две соседние комнаты. В одной стоит советская стиральная машинка с вертикальной загрузкой, на стене висят две рабочие зимние куртки с надписью ОАО «Дзержинское Оргстекло», которые я немедленно реквизирую. Вторая — склад с хламом. А нет, вот банки с каким-то содержимым. Огурцы, компоты, варенья. Потом посмотрю. Есть запасы, уже повезло, круче, чем в лотерее выиграть.
Диван не раскладывается, ещё и короткий. Похрену.
Заваливаюсь на него как тюлень. Старые пружины мужественно скрипят. Если банки не замерзли, значит в подвале около нуля, «минуса» нет. Ворчу, скидываю обувь, носки тут же одаряют душещипательным ароматом. Проверяю стопы на предмет обморожения. Ну, боль они вполне себе чувствуют, а вот цвет не очень красивый. Обкладываюсь пыльными шкурами, куртками, бросаю взгляд на свечи. Надеюсь, через щели и трубу газового котла есть вентиляция и не врежу дуба от нехватки кислорода. Рюкзак за диван. Приобнимаю топор, проверяю пистолет и мгновенно проваливаюсь в сон. Как последний негаснущий пиксель — мысль о том, что двери в подвал не запер на какой-нибудь засов.
Я всё ещё жив.
Проснулся от того, что кашляю. С трудом сел. Свечи горят. Тело ломит, голова как с перепоя. На кварце шесть утра. Хрен я встану так рано.
Тем не менее, нахожу в себе силы, занимаю вертикальное положение, обуваюсь в чужие старые тапки, поднимаюсь по лестнице вверх, иду в туалет. Чувствую себя как будто, сильно заболел.
Пить. Воды нет. Черт. Где нож? Спускаюсь обратно, в этот раз запираю подвальный люк на хиленький шпингалет. Нахожу в карманах фонарик, бреду в кладовую-погреб.
Освещаю банки. Так. В этой нечто вроде бесцветных половинок абрикосов и веточки, умерших не своей смертью растений.
Ставлю на пол, смахиваю вековую пыль с крышки, без размаха пробиваю две дырки в ней. Со второй попытки убираю нож в чехол, дрожащими руками поднимаю банку.
Вкус отвратительный, тошнотворный, кислый, отдает плесенью. Жадно пью, отхлебывая, наверное, целый литр. Приобнимаю банку, шаркаю обратно к своему дивану. С грохотом пристраиваю компот в стороне от свечек (кстати, горят четыре из пяти) устало сажусь на диван.
Суставы ломит, пальцы на ногах ноют, глаза слезятся, сердце покалывает. Бабка твоя старый пират. Я не спал два дня и две ночи, причем вторые из них шёл, шёл и шёл. Как последний верблюд, только в моей пустыне было омерзительно холодно. Опасения что за мной могли гнаться, оставила меня километров пятьдесят назад. Другое дело навигатора нет, компаса нет, нихера нет кроме часов и внутренней упоротости. Я всё ещё жив, за эту мысль надо держаться.
Заваливаюсь, укутываюсь, проваливаюсь в сон.
Когда я проснулся снова, в подвале разлилась кромешная тьма. В подвале душно и воняло какой-то странной ароматический хернёй.
Сел на диване. Свечи потухли. Темно хоть глаз выколи. Осторожно включил фонарик. Вообще надо батарейки экономить, запасных нет.
Снова надел тапки, попил безбожно холодного компота, навьючился рюкзаком, ботинками, топором, хотел утащить всё за раз. Поплелся наверх. Банку взять не смог.
Дом терпеливо ждал меня.
Кухня. Сидячий кухонный уголок обитый кожзамом. Отодвинул столик, вольготно сел, лениво поводил глазами.
Первое. На улице ещё светло, но уже ближе к вечеру. И лёгкая метель шуршит по стеклу. Чем вообще метель отличается от бурана? Масштабами? Надо эту всю снежную терминологию обдумать. Будем считать, что отоспался.
Второе. Кажется, я болен. Ощущение внутреннее, не настойчивое, но не покидает. Как писк комара над ухом, которого не получается убить.