Я не уснул. Кюра спал беззвучно, иногда еле заметно сопел, не переставая приобнимать свой автомат. Через два с лишним часа проснулся сам, без будильника, уселся, недовольно и недоверчиво зыркнул на меня.
— Знаешь, Сокол, что для меня самое страшное теперь?
— Что?
— Тьма. Тьма поглотила мир. Там, где раньше мигали автомобильные поворотники, светили кухонные окна, полыхали мачты освещения, мигали диоды приборов, теперь ничего нет. Любой город, это миллионы огней. Человек буквально создавал вокруг себя созвездия источников света. А теперь тьма пришла, топнула ногой и вместо города Родимов громадная неоднородная мёртвая черная клякса. И эта тьма дышит опасностью, наши предки об этом знали, поэтому у нас инстинктивный страх темноты.
Кюра проворчал под нос что-то про мою склонность к философии, встал, размялся, жестом погнал нас в рейд.
Ну что же, пора.
Спустились. Возле каланчи крыша барака или общежития. Явно нежилая. Чуть в стороне белое здание наподобие усадьбы. Я настоял, что надо его проверить. Маловероятно, что зэки осядут на краю города, но Кюра сам просил не доверять предположениям.
Перешагнули через покосившийся кованый забор. Ночь не очень светлая, но и не полная тьма. Хорошо хоть мы закамуфлированы в белое, я даже автомат и рукоять топора покрасил пока был в одиноком доме у лесопилки. Постояли под прикрытием обледенелой кроны дерева. Здание выглядело мёртвым. Что это вообще, музей какого-то великого писателя? Усадьбы Гоголя-Горького?
Мягко ступая, дошли до угла. Я потянул, как это ни странно, к парадному входу.
Натуральная усадьба. Колонны, арочные окна, монументальность. Здоровенное всё. Некогда высокое крыльцо занесено полностью, в остекленной обшарпанной двери объявление «вход справа». И жирная стрелочка. Логично, мать их, при наличии центрального входа, задуманного целым неизвестным архитектором, пользоваться боковым, для слуг. Тем не менее, там висела табличка, которую я с огромным трудом прочёл, практически водя мордой по ней. Было бы проще осветить фонариком, но — нельзя, демаскирует.
— Можем дальше не проверять. Это старый тубдиспансер. Туберкулезников тут лечили. Шикарное место с гнилыми трубами, чахлым отоплением, персоналом, презирающим своих пациентов, пропитанное палочкой Коха, грибком и прочими мокротами. Тут никого, разве только трупешники пациентов.
Кюра кивнул. Никто в своём уме не станет пользовать чумной барак для своего спасения.
Прошли сквозь внушительную парковую зону, пересекли речку и скоро оказались на жилой (в прошлом) улице, о чем свидетельствовал кривоватый ряд крыш. Присели. По моему совету неторопливо изучили ближайшие крыши. В принципе не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять, раз кровли целы, нор нет, то и крупных «норных» тоже не водится.
Шли в сторону предполагаемого центра. Здесь верхушек здания нет, наверное, занесено сильнее. Кюра по какой-то причине тянул правее. Примерно через километр присели, он показал пальцем на длинное приземистое незанесенное здание.
— Нас обстреляли оттуда. Мы шли вот так, колонной, не ожидали нападения. Но и сбоку несколько стрелков было. По меньшей мере, десяток автоматчиков.
— Хочешь проверить? — спросил я с сомнением.
Он в задумчивости кивнул.
Время половина одиннадцатого, достаточно рано. Здание не было высоким, но зато неестественно длинным. Что-то промышленное. Подошли вплотную, спрятались за сплетением труб.
— Пахнет? — спросил меня Кюра.
Я утвердительно кивнул. Запах был не сильным, но здесь явно жгли костры, дрова, мебель, воняло какой-то химией. Сейчас такой запах — это однозначно люди.
И все же стоя снаружи информации особо не добыть. Заходим в разбитый оконный проем. Я первый, Кюра прикрывает. Под ногами иногда поскрипывает стекло. Темно, не видно ни черта. Впрочем, впереди громадный коридор вдоль стены, там сплошное остекление, есть минимальная видимость, гуляет злой ветерок. Крадемся до конца. Ощущение, что запах усилился. В конце коридора кабинет директора (рядом табличка «генеральный директор Белинский А. Е.»), дверь безжалостно выбита. На стене следы ударов топорами и кувалдами. Заглядываем.
Кабинет директора на фронтоне здания, на самом верху, с панорамными окнами давал обзор на пару километров, на двор с работниками, центральные ворота (сейчас — почти занесенные) и вообще на значительную часть города.
Здесь явно каждый день «заседали», жгли огонь в двух железных бочках, готовили что придется, бухали и даже нагадили в углу. Сразу чтобы понятно — интеллигенция. Совет директоров совещается. Но, сейчас никого. Видимо, «пост» дневной.