Выставил трактор мордой к запертому входу, включил часть фар. Будет хоть какое-то освещение.
Принялись облачаться в задубевший от мороза резиновые гермошлемы, навьючивать кислородные баллоны. Шайсе. Майор решил перебздеть и дал не то, чтобы обычный противогаз, а целую систему на всю голову (буквально) с патрубком кислородного питания. Практически шлем космонавта. Кстати, в нём почти нихрена не слышно. И шею натирает нещадно. К нему должны были идти крошечные радиостанции чтобы комфортно общаться, но нам полагался только хрен с маслом и фото японцев, которым не достанутся Курилы. Типа — общайтесь телепатией, жестами и пантомимой.
Я предлагал воякам сходить самим, дескать мы их тут подождем. За это время костерок разведём, водички нагреем. Короче, не дали нам отсидеться. «Нет той беды, что пройдет мимо нас стороной» — как пел дядя Валера Кипелов. И в которой не придется принять деятельное участие. В эпицентре, чтоб веселее. Стекла намордника мгновенно запотели, ни видно нихрена. Зашибись, картоха с салом. Теперь точно повоюем.
Пульт для начала пришлось запитать, то есть подать на него двенадцать вольт, для чего были даже внешние клеммы. Лившиц дал ток, сам же потыкал кнопочки, сим-сим и открылся. Вернее, что-то грозно щелкнуло, разблокирую замки, а мы принялись крутить «штурвал». Потянули, скрипнуло. В лицо, защищенное толстым резиновым «забралом», ударил теплый воздух. Лившиц, потыкав коробочку газоанализатора, махнул рукой «вэлком».
И мы принялись вваливаться. В хорошем американском кино у нас были бы фонарики, присоединенные к автоматам. Мы двигались бы бесшумно, технично, впечатляюще.
В реальности же, шарахались как стая бухих подслеповатых слонов. В самих гермошлемах и так плохо видно, а с запотевшими стеклами тем более. Фонари отдельно от оружия, непонятно за что хвататься. Топочем, пыхтим, в ушах собственное натужное дыхание. Кислород в баллонах холодный как ад, горло дерёт, безудержно хочется кашлять. В общем, ни разу не коммандос.
Тёмный коридор, две шлюзовые двери, хорошо хоть без всяких замков. Открываем правую, светим. Это основная казарма. Возвращаемся во вторую. Как любезно подсказывает память, там какой-то склад. Трупов нет, что и хорошо, и плохо одновременно.
Вернулись в казарму. Тоже следов людей нет. Пойти прямо — будет туннель в генераторную, лестница на второй этаж (формально на первый уровень, а мы на нулевом), там что-то вроде штаба. Все время кручу головой. В казарме куча дверей. Обычных, деревянных, не шлюзовых. Лазарет, каптёрка, туалет, душевые, прачечная, каб.1 и каб.2 (что бы это не значило).
В какой-то момент Зелёный решил проверить туалет. Или пописать захотел. Внутренний голос некстати напомнил, что отряд Васнецова перед проникновением окропил окрестные снега и там их быть не должно.
Я так и не увидел, что произошло. Стоял далеко. Мелькание фонарей, раздался чей-то гневный крик неизвестного авторства. Тут же вскидываю автомат.
Черт, ну что ж освещение то не присобачил? Хоть бы налобный фонарь от железнодорожников на башку навесил, у нас же их полно, — с запозданием подумалось мне.
Свист. Вой. Пульсирующий неравномерный писк, словно пищал комар размером со всю многокилометровую сетку московского метрополитена имени Ленина. Ёобтвоюмать! Сердце зашлось в истеричной скачке, захотелось упасть. Впереди вспышка выстрела. Внезапно моё «я» словно разделилось. Одна часть, эдакий пещерный человек корчился в судорогах, метался и бился в конвульсиях, а второй я, такой белоснежный, бесполый, спокойный как стоячая вода в глубинах земли, решил, что в гермошлеме мне никакая пуля не страшна. Эдакий человек-призрак. Кто стрелял? Куда?
Передо мной возник Лившиц.
— Бежим! — должно быть кричали его губы. Сквозь шлем крик тонул в его же ушах.
Отбросил автомат. Коротко размахнувшись, отвесил ему оплеуху, отчего в глазах сержанта вспыхнул гнев. Гнев, это хорошо, он помогает преодолеть боль, слабость и сомнения. Всё тело ломило и трясло. Я указал Лившицу на сидящего на полу Зелёного и проорал (себе же в уши) чтоб тащил того к выходу. Показал пальцем. В темноте мелькали лучи фонарей. Развернулся. К горлу подкатила тошнота. Блевать в противогазе нельзя, когда-то учил нас своеобразный школьный обжшник.
Свист не умолкал ни на мгновение, в нём чувствовался какой-то ритм, словно танец нечеловеческой музыки. В ушах собственный барабанный бой сердца.