Бак полон на примерно две трети. Все показатели в норме. Время час дня, температура за бортом минус тридцать восемь. Пора.
Пустил из трубы струю почти чистого выхлопа, тронулись. Биндюга, полная ценного добра весело ползла за нами, непропорционально маленькая по сравнению с размером трактора, как небольшой грузовой прицепчик за Ланд Крузером Прадо.
Катим. Видимость хорошая, поглядываю в карту, маршрут прокладываю южнее города. От скуки Денис принимается рассказывать какие-то байки. Замолкает. Потом я вспоминаю что-то из своей жизни. Хакас молчит. Снова рассказывает Денис.
Заехали на хутор Альпиниста. Место приметное, его не заносит снегом. Спрятали в отдельно стоящем погребе три бутыли колхозного самогона из пяти, часть кукурузы, плюс барахло, которое заведомо не собирались отдавать. Прикопали (главное самим потом найти) от случайных мародёров. Кстати, их становилось несколько меньше. В самом доме Альпиниста нашли кошачий корм, налили воды из салона, насыпали снега, снарядили Карася на постой. В отличие от совхозной обители он чувствовал себя довольно вольготно. Начал по-хозяйски расхаживать. Мышами тут и не пахло. Мявкнул на прощанье типа — «вы там берегите себя, жалкие двуногие, и возвращайтесь меня кормить и поить».
Коты и кошки — это забавно. Тронулись снова. Время три часа.
Ехали медленно, осматривались, чему немало способствовала открытая кабина клааса.
Если не вдаваться в детали — просто красочная зима. Заснеженные поля, кое-где лесопосадки (деревья слишком высокие чтобы их занесло по макушку), спуски, подъемы, простор для глаз.
Шли прямо по сердцевине этих красочных белоснежных полей, не особо рассчитывая на дороги. Двигал равномерно, не ускорялся, не тормозил. За эти несколько дней приноровился к клаасу, пару раз сажал «за штурвал» Дениса. Кабыр от этих навыков отбрыкивался, ссылаясь на то, что он основной стрелок, довольно и этого. Тем не менее из своего упрямства уговорил его научиться на нём трогаться, маневрировать. В принципе если ты умеешь водить хотя бы жигули, то уже ближе к управлению этой «неземной» техникой. Как если способен управлять учебным фанерным самолётиком (две педали, одна ручка, рация и пять приборов), то ближе к управлению «Боингом 747» чем другой смертный. Тем не менее, вдруг что-то случится, нужно чтобы он хотя бы наши с Денисом трупы смог вывезти, так ему и сказал и для него это был весомый аргумент.
Топливо понемногу расходуется. Приедем на Станцию надо долить, на как показывает практика, жрёт он все же меньше танка, заправка была только одна (всё остальное время трясся чтобы солярка не замёрзла). Бак под кабиной и особо не защищён от холода (что не удивительно — конструкторы, которые вероятнее всего уже умерли, не рассчитывали на ледниковый период). Защита только от механических повреждений.
За «спиной» кабины площадка метр на полтора или около того, ровная и свободная. Нужно придумать какой-то короб туда прикрутить, будет нам багажник для барахла. А пока — задняя стенка тоже стеклянная, что только увеличивает обзор.
Печка дует теплом, Кабыр подвывает какой-то песне группы «Северный флот» в плеере, но и бдительно приглядывает за горизонтом. Хорошо.
— Денис, можешь подремать, за руль я тебя сегодня не пущу, места незнакомые, неуютно мне.
— Я созерцаю. Кофе из термоса будешь?
— Буду.
Аккуратно наливает мне кофе, потом, даже не спрашивая, Кабыру. Себе.
— Антон Александрович.
— Ась?
— А ты слышал, что, когда советская армия взяла Кёнигсберг, то над могилой философа Канта написали, нацарапали: «Думал ли ты, что русский Иван будет стоять на своём прахе?». Как считаешь, варварство?
Не торопясь обмозговав непростой, особенно в условиях пересечения апокалиптической ледяной пустыни, вопрос.
— Калининград. Никакого варварства не ощущаю. Вопрос поставлен справедливый и правильный, думал ли он? Допускали ли он? Они? Больше скажу, чтобы такой вопрос вообще задать нужно себе представлять кто такой этот Кант. Что само по себе — свидетельствует… Давай с другой стороны — оценим. Ощутим. Допустим простой русский Иван это я. Советский человек. Безусловно, интеллектуально превосходящий средневзвешенного, а может и «десертного», западного европейца. Теперь, придя через весь военный ад, со своим потёртым ППШ, я задал бы аналогичный вопрос. А после того, как совершенно предсказуемо не получил бы ответа, принялся переименовывать ошибочно названный город в честь умершего в сорок шестом старика Калинина. И да, мне как интеллигентному человеку, одинаково владеющему высоким слогом и топором, был бы глубоко трансцендентно чужое мнение по поводу своих действий. Я их делаю, а некие «они» могут оценивать хоть до усёра. Потому что суровая реальность, это вообще ни их стезя, а моя среда обитания. Поэтому я выживу, а ленивые и высокомерные, нет.