Вместе прогуливаемся до его спальни, наблюдаю как он укладывается на кровати — Люська требовала сна только на спине, осторожно массирую голову. Вряд ли боль уходит, но он постепенно успокаивается и засыпает. Я немного постояла, прежде чем уйти. В конце-то концов, это мой собственный дом. Вытянулась вдоль правого бока тонкой стрункой — благо за этот год мы оба похудели, да и в доме на Васильевском острове та кровать точно поуже была. Зато можно трогать его, когда приснится, что это все только иллюзия. В другие ночи приходилось бегать по этажам и проверять. И пропитываться запахом его тела. И ощущать рядом тепло родного человека. Да мало ли плюсов у совместного сна?!
Проснулась от ощущения, что меня рассматривают. Расплылась в улыбке от уха до уха.
— Доброе утро.
Без эмоций поправляет упавшую на лоб прядку. Ничего, я и за двоих поулыбаюсь.
Убедившись, что я полностью пробудилась, достает из-за подушки доску, на которой более аккуратно чем обычно, округлым почерком выведено: «Не стоитъ оставаться со мной изъ жалости». Когда меня Лазорка раз копытом в грудь приложила, воздух выбился так же. Скатываюсь с постели и с сожалением осматриваю его. Ни одного живого места.
— Вы, Михаил Борисович, даже не представляете, сколько труда и времени мы с Люсей вложили в Ваше тело. Именно поэтому бить Вас жалко. Но Вы должны запомнить, что придет день, Вы поправитесь и тогда я вернусь к этому разговору. А ребра что, и еще раз заштопаем.
Потянулись дни с подчеркнуто-официальным общением. Да, я меняла повязки вместе с Люсей, но чаще оставляла их наедине. Мы вместе ели в тишине. Сестра обычно клевала что-то одна, да и вообще упивалась самостоятельностью, порой ночуя в маминой квартире. Визиты Фрола делали ужины менее тягостными, но купцу самому было неуютно в такой напряженной обстановке, и вот уже на этой неделе он сообщил, что не сможет прийти. Когда Тюхтяев начал произносить первые слова — хриплые, словно поломанный патефон, то оба быстро погасили искренний восторг и продолжили в прежнем градусе.
— Что у вас тут случилось? — шипела Люська. — На нем все хуже заживать стало. Раньше как на собаке, а теперь некоторые швы перепарывать буду.
Я только голову опускаю.
— Михаил Борисович, может расскажете, что нового в мире творится? — роняю за завтраком.
Раньше у нас так каждый обед проходил — он рассказывал о новых делах в департаменте, а я комментировала.
— Ничего особенного, Ксения Александровна. — голос уже намного сильнее стал и почти похож на прежнего статского советника.
— Ну хоть о чем-то мы можем разговаривать?
— Конечно. — он даже улыбнулся. — Например, я давно интересуюсь, кто эта вторая барышня, госпожа Шестакова, и когда вы с ней так близко познакомились.
— Люся — моя младшая сестра.
Он привычно поднял брови домиком и теперь это удалось даже на правой половине лица. Против воли я улыбнулась.
— Но Вы же круглая сирота? Ваши родители были женаты единственным браком и даже умерших детей не имели. — то есть справочки-то наводил всерьез.
— Пока Вы… В общем, пока мы с Вами не виделись, я нашла маму и сестру. Они издалека приехали. — вот и узнаем, насколько хорошо я подготовила документы.
Он чуть постучал пальцами о стол, явно сделав в уме пометочку.
— И Ваша сестра тоже хорошо разбирается в медицине? Видимо, ее тоже обучал Ваш батюшка, человек недюжинных талантов, как я погляжу.
— Мама рассталась с моим отцом вскоре после моего рождения. — вот хоть на кресте в этом поклянусь. — Люсин отец служил в полиции, не очень давно скончался. А Люся сама серьезно занялась медициной и все, что я знаю и умею — это благодаря ей.
— Насколько я помню, господин Шестаков служил в гвардии года три после учебы, а впоследствии не проявил особых привязанностей ни к чему, кроме карточной игры.
Вот как надо домашнее задание делать, Ксюша. Учись у профессионала.
— За господина Шестакова мама вышла замуж только летом. Он успел дать свое имя Люсе, и вот такое несчастье…
— Да, ей очень не повезло в брачной жизни, осмелюсь заметить.
— Видимо, это у нас наследственное. — судя по его поведению в эти недели, ушивать свадебное платье пока не стоит.
Он продолжал смотреть на меня. Ну дернулась жилка на шее пару раз, так мы оба сделали вид, что это случайность.
— И как же семья Шестаковых нашла Вас?
— Михаил Борисович, как только Вы снова сможете пить спиртное, мы обязательно это обсудим. Это длинная запутанная история, и на трезвую голову не ложится, поверьте. — цензурная версия фразы «Я еще не придумала, что тебе соврать, чтобы не попадаться».
— Ксения Александровна, мне все же очень интересно, откуда у двух юных барышень такие уникальные познания, которых больше нет ни у одного ученого во всей Империи? Господин Сутягин, уж насколько образованный человек, эрудит, знаком со всеми современными открытиями, так и не смог понять, что вы тут со мной сделали.
Да, визит доктора надолго запомнился. Мы с Люськой поминутно одергивали его руки от слишком сильного давления на зарастающие операционные раны, а насчет пластики лица тот до сих пор поверить не может. Когда похвастались снимками грудной клетки из серии «до» и «после», вообще ушел в себя надолго. Похоже, готов простить мне тот ночной разговор за секретные технологии.
— Михаил Борисович, Вы еще любите меня? — этот вопрос мне важен по многим причинам, но и для дальнейшей беседы имеет определяющее значение: только что я пришла к знаменательному решению рассказать Тюхтяеву всю правду, ведь все равно же докопается, раз вцепился.
— Да. — Быстро, но твердо ответил он. — Но как это связано?
— И верите, что я с Вами искренна?
— Я в Вас верю, Ксения Александровна. — уставился на меня янтарно-коричневый глаз. — Вы крайне редко обманывали меня, порой лукавили, но прямой лжи не допускали. Вот сейчас что-то недоговариваете, но не лжете.
В общем, сражаться с ним просто бессмысленно, до уровня мегамозга мы не дорастем. Да и в самом крайнем случае, не сдаст же он нас. И как: покойник рассказывает министру внутренних дел о пришельцах из будущего.
— Вы очень близко подошли к ответу на свою загадку, так что я просто честно отвечу на все Ваши вопросы. — я вдруг расслабилась, словно погрузившись в бассейн с чуть теплой водой.
— Вы шпионка? — опасливо спросил он.
Да что же тут за мания у всех?
— А Вам попадалось много шпионов с таким образованием, знанием всего одного иностранного языка и настолько бестолковых в прочих областях жизни? — уточнила я. — Нет же.
Ну давай, милый мой, осталось немного. Если догадаешься сам, то и спорить не придется.
— Девчонки, мы дома! — весь дом заполнил этот хриплый узнаваемый голос. — И мы голодные!
Сколько времени требуется двум молодым тренированным мужчинам на путь к еде в два пролета лестницы? Немного, но все это время я не дышала.
И вот двери распахиваются, открывая заросшего щетиной сияющего Хакаса и немного утомленного Фохта. Тому хватает десяти секунд чтобы опознать моего сотрапезника, протереть глаза, спасть с лица, резко развернуться и вихрем вылететь из дома.
— Твою ж дивизию! — из ладони ссыпаются осколки чашки.
— Федь, ты что? — с недоумением оборачивается Хакас. А я бегу за Фохтом, но где мне догнать того, кого Дима Хакас три недели тренировал?
Демьян с осуждением закрывает едва не снесенную с петель дверь. Наверху выскочившая из своего крыла на шум Люська с деликатностью ядерной бомбы вспомнила об этикете.
— Познакомьтесь, это Дмитрий Хакасидис, наш гость. А это Михаил Борисович Тюхтяев, Ксюшин… Я не поняла, Вы ей сейчас кто?
— Устя! Завтрак для Дмитрия Сергеевича и Людмилы Михайловны. А мне чай в кабинет. — рявкнула я и вошла в столовую. Чмокнула Хакаса в щеку. — С приездом, Дим.
Схватила Тюхтяева за здоровую руку и поволокла было в свою пещеру, но сегодня на Люськиной улице явно перевернулся грузовик с пряниками: незамеченная мной во время пробежки в столовую вошла мама.