Люська с сожалением отстала. А я действительно не знала, что теперь со всем этим делать. И что говорить Федору, да и зачем? Что я их обоих люблю, но каждого по-своему? Да и толку-то от разговоров: с одним поговорила — бросил, с другим не разговаривала — тот же результат, только без неприятного сотрясения воздуха.
Ночью я ушла в разнос, конечно. Обнаженной всю акробатику исполнять проще, поэтому подобралась ближе, оперлась ладонями на его колени.
— А вот теперь честно скажите, что хотите, чтобы я ушла.
Все-таки год без секса — плохой советчик в разумных начинаниях. Поэтому я беспрепятственно расстегнула его сюртук, стянула жилет — вот даже в таком состоянии человек следит за приличиями в одежде. Куда мне до него! По пуговке освобождала тело от рубашки. Такое непонятное выражение лица. С нервами получилось не все, так что мимика местами отсутствует, но сейчас этого не скажешь.
— Вы хотите этого… так? — напряженно спросил он.
— Нет, вот так. — впервые за все это время поцеловала его в губы, слегка непослушные, но как прежде страстные. И убедилась, что самообладание мужчины склонны переоценивать.
Я оседлала его колени и почувствовала, как правая рука обнимает мою талию, а левая зарывается в волосы. Обнаженные тела касались друг друга прямо по свежим шрамам, да и я сама дышала шумнее, чем он в нашу первую встречу, губы прижаты друг к другу так плотно, что даже Апокалипсис не разделит нас, с этой секунды мы единое целое… Мы рухнули на кровать, причем я даже не поняла, как оказалась зажатой между стеной и его телом. Не самая стратегически выгодная позиция. Он оторвался от моего рта и уткнулся в шею, замер.
— Я очень скучаю. — прошептала ему на ухо.
— Я тоже. — ответили мне после очень долгой паузы. — Но не стоит усложнять все еще больше.
Вот за силу воли я его уважаю, а за решение задушить готова. Но мне и не обещали, что будет легко.
— Вы останетесь? — хотя бы в чем-то я должна сегодня победить.
— Если это не будет Вас обременять.
Потерлась виском о его отрастающую щетину. Иногда мне кажется, что раньше никого не любила. То есть влюблялась, увлекалась, конечно, порой бушевали всякие страсти, но такого чувства, когда ты вся — часть другого человека, а он — тебя, при этом можно жить врозь, но только вместе ты чувствуешь эту жизнь полной — вот такого не было ни разу. Ни в одном измерении. Даже с Петей я была счастлива, но как-то односторонне, лишь потребляя все, что он мне давал.
— Не обременит. Я очень рада, что Вы здесь живете. Может быть и остальные вещи перевезем?
— Возможно. Все равно тот адрес провален теперь.
— Это верно. — захотела рассказать о цветке в окне, но слишком много объяснений для трех часов ночи. — Бумаги Ваши в подвале лежат. Когда понадобятся — спросите у Демьяна.
Он чуть замирает, потом выдыхает и, кажется, машет рукой. Я совершенно безнадежна.
— Вы успокоились?
Ну не этим бы словом я все назвала. Поэтому осторожно перекатилась через его тело и спиной прижалась к груди.
— Почему мы не можем жить как раньше?
— Потому что все изменилось. И я, и Вы. Я больше не могу дать Вам того, что мог раньше. — он проводит пальцем по плечу.
Да мне от тебя только ты сам нужен.
— Вы полагаете, что я собиралась за Вас замуж по расчету? — изумилась я.
— Очень в этом сомневаюсь. — рассудительно отозвался мужчина рядом. — Более того, Ваши мотивы мне до сих пор непонятны. Но сейчас это не имеет значения. Муж должен быть в состоянии заботиться о своей жене и защищать ее. Я себя к таковым более не отношу, поэтому не имею права подвергать Вас лишним расстройствам.
Господи, куда ты дел мужчин с такими взглядами в двадцать первом веке?
— А как Вы тогда видите наши отношения дальше?
И попробуй только расстроить меня сейчас.
— Этот вопрос крайне сложно обсуждать в постели. Но буду рад, если Вы окажете честь называть Вас своим другом. Безотносительно того, что произойдет дальше, я всегда буду относиться к Вам совершенно особо.
Давай останемся просто друзьями. Значит и раньше оно было.
— Хорошо. — я села на краешек кровати. — Значит, Вы отправляете меня на все четыре стороны, и при этом обещаете дружбу и привязанность.
— Я бы выбрал иную формулировку, но смысл такой, верно. — он неловко уселся рядом. В сумерках шрамы почти не видны, так что разговор наш мало чем отличается от того, который мог бы произойти год назад.
— А взамен соглашаетесь продолжать лечение.
— Но… — об этом речи не было, да отказываться сейчас не решишься.
— И жить здесь. — добила я.
Он только вздохнул и махнул рукой.
— А я все никак не мог понять, каким образом господин Калачев оказался в Вашей власти.
— Ну нет! — возмутилась я. — Фрол Матвеевич и я никогда…
— Я знаю. — улыбнулся он. — Но уговорить настолько законопослушного человека нападать на спящего доктора и похищать государственного служащего — не самое простое дело.
Да, звучит все как-то не очень.
Я подобрала с пола неглиже, оделась, завязала бант на груди. Пол холодил босые ноги, горячка соблазнения схлынула.
— Извините за беспокойство. — как ему теперь в глаза-то смотреть?
— Не надо, прошу.
Правильно, вот теперь твоя очередь вытирать мне слезы и утешать. И пусть именно эти слезы — крокодиловы, для тебя они всерьез. И поцелуи твои — тоже всерьез. Что же, свободу ты мне дал для отношений с любым мужчиной, а выбор я уже сделала.
Ближе к обеду нас навестил Их Сиятельство лично. Что-то там у них с Тюхтяевым образовалось срочно-бумажное. Первый раз за все время я видела их общение, и становилось понятным, что все мои игры во взрослого стратега на фоне этих двоих — ясельная группа детского сада. Теперь у них получалось разговаривать, иногда на повышенных тонах.
Графа я выслеживала в салоне, зная, что мимо не пройдет.
— Ксения, ты сотворила чудо. — обнял и закружил меня. — Он почти прежним стал.
Расцеловал и опустил на пол.
— Ожил, говорит, дышит хорошо. Как?
— Долго и мучительно, Николай Владимирович. — вот прямо сейчас пожаловаться или подождать?
— Я не буду пытать, но это же революционное открытие. Сколько людей можно спасти!
— Да. Мне бы доктора пристроить в наш медуниверситет.
— Зачем? Там профессора такого не умеют.
— Зато у доктора диплома нет. А надо, чтобы был. Экзамены же многие можно экстерном сдавать?
— Ну такому-то кудеснику все можно. Приведи мне его, я еще насчет глаза хотел проконсультироваться.
— А что с глазом? — я пристально вгляделась в зрачки родича. Вроде бы все чисто.
— Так, когда вас взорвали, Сутягин не смог спасти зрение, но глаз удалять не стал.
— Вот черт! — Не в то место я тогда доктора колола. — Люся!!!!!
Сестрица выкатилась из коридора на ходу застегивая корсаж. Правильно, Хакас дома, чего стесняться.
— Ваше Сиятельство, Людмила Михайловна любезно согласилась и дальше продолжать лечение нашего общего друга.
Наследник несчетных поколений российской аристократии приоткрыл рот.
— Она?
— Она. Тоже, знаете ли, имеет способности к самообразованию.
Люся наступила на горло собственной песне и продержалась молча с улыбкой до ухода господина Татищева.
— Милая, у меня есть две неоднозначные новости для тебя. — провозгласила я, когда дверь закрылась за все еще очумевшим графом.
— Что еще? Я, так-то обошлась бы и без этого сноба.
— Этот сноб — наше все. И имя, и благосостояние, и некоторые гарантии неприкосновенности. Так вот, я с ним поговорила насчет твоей учебы. Не факт, что сразу, но поступим тебя в университет учиться, получишь нормальный местный диплом и откроешь собственную клинику.
— Семь лет еще? — с нескрываемым омерзением переспросила сестра.
— Нет, давай везде размахивать дипломом две тысячи четырнадцатого. Тут фантастику пока не любят. — я обняла ее за плечи, как когда-то Фрола.