Когда объединенные войска вступили в Королевскую Гавань, Джон был не первым, кто увидел Сансу на Железном Троне.
Им пришлось несладко в Королевских Землях. Хотя большинство кхалов после смерти Дейенерис немедленно прекратили воевать, они по-прежнему оставались угрозой для отдельных отрядов, как и для мирных жителей. Отправить их за море было невозможно — предложение использовать Железнорожденных вызвало протест Аши, отказывающейся рисковать своими людьми без выгоды, а оставить их в Вестеросе значило поселить у себя под боком опасного дикого соседа, предпочитающего грабеж земледелию.
— По крайней мере, они неплохие скотоводы, — утешал Джона Джендри Баратеон, — так посмотреть, и кузнецы толковые есть.
— И что с ними делать? — уныло поинтересовался Джон, — они плодятся, они хотят есть, а на Север всех не отправишь.
— Можно дать им титулы, — неунывающий Джендри широко развел руками, — кхалы больших кхалассаров станут лордами, кровные всадники рыцарями. Септоны и жрецы будут выстраиваться в очередь, чтобы отправиться учить их благонравию, а детей — своей вере.
— Этого-то и стоит опасаться, — вздохнул только Джон, но затею посчитал разумной.
Король Сноу находил, что Джендри был самым полезным из его советников. Советы Тормунда обычно предполагали радикальные меры по искоренению проблем, но вряд ли привели бы к чему-то, кроме того, что обычаи из-за Стены распространились бы по всем королевствам.
Хотя, возможно, это было бы решением.
Зима ушла, в Цитадели предупреждали, что следующая настанет быстро, хотя и будет мягкой. Но Север распространил свое влияние до границ Вестероса. Джон не мог считать это победой.
Победа над кем и над чем? После войны с собственной женой последняя, с кем Джон хотел воевать, была его собственная сестра.
Он подошел к Сансе, склонился к ее щеке — она подставила ее для поцелуя, но выглядело это так, словно она отворачивается, не желая смотреть ему в глаза. Однако, когда все же их взгляды встретились, он узнал ее. Это было знакомое ему выражение.
Санса Старк, первая своего имени, никогда не забывала, кто из них двоих рожден в законном браке, а кто навсегда остается бастардом.
Джон не забывал тоже.
Он сделал шаг назад.
Возможно, родись Санса за Стеной, среди Вольного Народа, она была бы свободна. По-настоящему, по-северному.
Та же свобода, которой она могла владеть теперь, скорее походила на клетку и цепь. Но она сама ее выбрала.
— Приветствую тебя, сестра, — произнес Джон, с достоинством кланяясь. Санса кивнула.
— Приветствую, брат.
…Черный Замок был для них краем земли в те времена, даже несмотря на то, что Джон бывал севернее Стены и знал, как выглядит настоящий Север, еще более холодный и далекий. Но для Сансы Черный Замок так и остался точкой на карте, севернее которой могла обитать только смерть. «Забытое всеми богами место», после говорила она.
На нее смотрели одичалые и дозорные, леди Бриенну взглядами раздевал Тормунд, только и ждущий момента, чтобы зажать где-нибудь, а то и украсть, а Санса, разбитая и уничтоженная, изнасилованная и униженная, дни проводила за попытками составления планов мести Рамси Боллтону, Серсее Ланнистер, всем, кто казался ей причиной ее бед.
Она терялась в них, понимая, что отступать им некуда, а отвоевать нечего. Винтерфелл, превратившийся в ненавистный оплот Боллтона? Далекий юг?
— Ты не найдешь покоя в мести.
Она вскочила с постели, обернулась — плечи ее опустились, только когда она увидела, что это всего лишь Джон. Он обратил внимание, что она вряд ли расчесывалась последние несколько дней. Волосы она обрезала уже дважды, и они только чуть-чуть закрывали ее плечи. Это маленькое изменение ее внешности делало ее старше на вид. А может, причиной были круги под ее глазами и странное, нечитаемое их выражение.
— Я отомщу за тебя Рамси. Я обещаю тебе.
— Никто не может отомстить за меня, — ответила она упрямо, снова садясь на кровать, — пока я сама не решу, чего именно хочу.
— А чего ты хочешь?
Она молчала, глаза ее снова смотрели мимо его лица, и Джон не выдержал. Это была пытка, но гораздо более жестокая, чем в прошлом.
— Санса, поговори со мной. Прошу. Пожалуйста, — он опустился перед ней на колени, заглянул ей в лицо, коснулся ее рук, сжимающих ткань юбки, — скажи, что мне сделать. Я убью его. Я клянусь.
— Нет.
— Нет?
— Я хочу сама.
— Хорошо. Хорошо, — он почти прошептал эти слова, сжимая ее холодные руки. Когда он поднес ко рту ее пальцы, согревая их дыханием, она склонила голову, разглядывая предстающую картину, и в это мгновение было оно, то особенное, странное чувство, которое посетило его когда-то с Игритт, только тогда оно было растянуто во времени, а теперь сосредоточено в одном движении ее руки.
Которая коснулась его щеки, проследила путь тонкого шрама, потом опустилась ниже, к шее.
— Санса, мы не…
— Я хочу, — и это был такой же четкий, оформленный приказ, как те, что он получал прежде.
Так они стали близки в первый раз. Джон почти смирился с тем, что в ее действиях была определенная последовательность. То, что она делала, имело какой-то смысл, но какой именно, он отчаялся понять. Понял лишь позже. Начиная с того дня, когда она призвала рыцарей Долины на подмогу, не советуясь с ним, затем в мгновение казни Бейлиша, прозрение постепенно приходило к нему.
Он был не первым, кто увидел ее на Железном Троне.
У ворот его встретил тот, кто был.
— Клиган.
— Сноу, твое величество, — тихо гавкнул Пёс.
Если бы можно было сказать, что на Сандоре Клигане нет лица, Джон бы сказал именно это.
— Что-то срочное? Мы слегка спешим, — Джон кивнул в сторону главного входа в Красный Замок.
— Вроде того. Это насчет леди Старк.
Джон остановился, кивнул Тормунду — тот понял и сделал несколько шагов назад, тесня раскинутыми руками остальных.
— В общем, я скажу, что думаю, понял? — проскрежетал Пёс, сминая руками край рубашки и пряча глаза, — а там сам решай, что делать. Дело было так. Началось все с того, что однажды к ней пришел в покои Бес…
В жизни Джона было много горечи. Смерть Робба и собственная беспомощность. Взгляды леди Кейтилин. Смерть Игритт. Смерть Джиора Мормонта. Риккона. Много смертей многих друзей и любимых. Одно из последних воспоминаний — красивая, мертвая Дейенерис на земле.
Это было так глупо — держать ее в объятиях, плакать над ее телом, даже зная, что она и при жизни не отвечала ему взаимностью. Смотреть на ее белоснежную кожу, на ее волосы, в ее умиротворенные глаза, звать по имени.
— Так что, он хочет сказать, что она просто упала с дракона?
— Дракон ее скинул! Я видел, как она летела. Как перышко.
— Да нам-то не заливай. Удушил, небось, и все.
В ее смерти тоже была определенная мудрость, должно быть. Ее не убили одичалые, Иные, дотракийцы или мстители, к какому бы дому они ни принадлежали. Ее не убили драконы — разве можно было винить Дрогон, что Мать не пережила любви своих детей? Вряд ли. «Я всегда хотела летать, как они, — говорила Дейенерис в далекие дни, когда хоть немного, но любила его — или Джону так казалось, — а вместо этого все, что я могу — гореть в огне, как они». Было ли это откровением свыше, которое она получила? Джон радовался тому, что ему не пришлось ее убить.