Мертвый золотой лев скалился с алого знамени.
*
«Дорогой брат! Все время забываю отправить тебе что-нибудь не по делу, и набросал небольшую поэму. Вообще, я планировал посвятить ее твоему браку, вести о котором прилетели в Королевскую Гавань, но так и не дошли руки. Может, твоя рука дойдет? Мои коротковаты.
Правда ли это, что ты сделал это на глазах у всех, в том числе и Мормонта? Беднягу хватит удар, не иначе. Нельзя всерьез быть таким нудным, когда ведешь нормальный образ жизни. Все задаюсь вопросом, когда он ложился с женщиной последний раз (не терпится похвастаться тебе, что я — сегодня утром, примерно полтора часа назад).
Джейме, на самом деле, ты заставляешь надеяться, что исцелить возможно даже самые безнадежные случаи. Конечно, всегда остается вера в чудо и волшебство, но твой случай был безнадежен полностью, абсолютно. Я и леди Грейджой (надеюсь, к тому моменту леди Ланнистер) устроим фейерверк в честь леди командующей.
Полагаю, мы встретимся в ближайшие дни. Я действительно очень, очень, очень скучал по тебе все это время.
Я подумал тут. Не то что я боюсь не сказать это лично, поверь мне, теперь я закален в словесных баталиях куда крепче прежнего, но. Просто, чтобы прояснить. Насчет Тиши. Ты прощен. Не хочу вдаваться в тонкие детали. Вероятно, с годами мы постигаем элементарную, доступную мудрость жизни, простую и оттого бесценную: мы все дети своих родителей, но все же мы — не они.
В твоем особом случае, ты — не наша сестра, к тому же. Поздравляю с разрубленным двойным узлом! За первую часть следует благодарить меня (я не раскаиваюсь, и оставим этот вопрос до следующих поколений зловредных Ланнистеров), за вторую — сира Джораха.
Ради любви мы делаем самые прекрасные и ужасные вещи, не так ли?
Мы носим в сердцах списки преступлений тех, кого любим, чтобы прощать их снова и снова, потому что это дает особый вкус нашей любви. Высеки в камне эпитафию мне с одной из этих цитат.
Вот это — поэзия, Большой Брат, а не та похабень, которую ты насочинял Зимой и теперь прославляешься анонимно в каждой таверне. Мы еще споём. Привет моей Большой Невестке. Люблю, жду, всегда твой Т.».
Джейме вытер глаза, отложил письмо, посмотрел перед собой, улыбаясь дрожащими губами, рассмеялся, когда руки Бриенны обвили его сзади, и она склонилась к нему, шмыгая носом и разве что не всхлипывая.
— Ну, женщина, что это с тобой.
— Он был хорошим человеком.
— Моим братом. Хорошим человеком был твой отец.
Ее объятия если не спасали от сердечной боли, то всяко помогали ее пережить.
Они в последние дни виделись урывками. Не считая удручающей толпы ее родственников-бастардов — не замечать которых было невозможно — вокруг было всегда слишком много людей. Внезапно, не на поле битвы, не Зимой, но в обстановке двора и мирной жизни, ему стало снова неловко быть с Бриенной наедине. Неловко даже в спальне.
Неловкость была обоюдной. Странно, но, оказавшись вместе в настоящей постели впервые с Риверрана — если захваченный замок и чужой альков можно было назвать «постелью», они предпочитали в ней именно спать.
Чтобы воспылать желанием близости среди дня где-нибудь в неожиданном месте вроде коридора — западное крыло вообще было проклятым некими особыми эманациями неутолимого сексуального голода, — третья ниша особенно опасна! — и страдать до тех пор, пока не представится сомнительная возможность уединиться в каком-нибудь укромном уголке или, еще хуже, в чьих-нибудь покоях, разогнав слуг.
Джейме не помнил, как это происходило с Серсеей, но знал точно, что не так.
Во всяком случае, никто его с сестрой ни разу не поймал — исключая Брандона Старка. С Бриенной их раз шесть за первую неделю застукал самый неповоротливый и невнимательный из наблюдателей, мейстер Тарли, поставив своеобразный рекорд, и дважды — жена мейстера Тарли.
Сэм краснел и убегал, а с Джилли Джейме оба раза вынужден был поздороваться. Она, кстати, не смутилась ничуть. Дочь Вольного Народа.
А в большой, удобной кровати они спали. И ничего больше. Ну, еще раз они всерьез поссорились в этой самой кровати, и Джейме скорее бы отдал вторую руку, чем признался кому-либо, в чем причина.
Долбанная заморская мода. Долбанная сука служанка, и долбанное безумие, под влиянием которого женщина сбрила свою чудесную густую поросль между ног. И ладно бы, она сделала это ради эксперимента, но нет, кто-то, какая-то тварь умудрилась вбить в голову Бриенны, что так и следует поступать, потому что — о предполагаемых причинах Джейме уже не мог дослушать, потому что вышел из себя.
Он помнил точно, что наговорил в тот вечер немало ужасных вещей, но тем лучше было, потому что после они мирились — опять же не в кровати, но отчего-то в шкафу с одеждой, оторвав дверцу и разорив все вокруг.
Кровать так и оставалась территорией непокоренной. Может, проблема была именно в размерах.
— Женщина, здесь же поместится еще целая армия, — пожаловался он вечером, созерцая над собой торжественного золотого льва на алом пологе, — как минимум, Бронн, Подрик и еще парочка одичалых.
— М-м. Одного достаточно, — пробурчала она, закрывая голову подушкой.
— Дай-ка угадаю, кого именно…
— Джейме, закрой глаза, сделай глубокий вдох и спи, наконец.
Закрыть глаза было хорошей идеей. Ничто так верно не убивало желание, как Ланнистерский лев, взирающий на него сверху с отцовским покровительственным выражением. Но, стоило сомкнуть веки, и картины, представляемые его собственным внутренним зрением, становились почти осязаемы.
Сдержаться, попробовав эту женщину? Да ни за что на свете.
— Нет, серьезно. Если парочка соседей в постели заставят тебя лечь ко мне ближе, я готов предложить список кандатур.
Но Бриенна уже храпела.
Джейме хотел ее все время. Стоило им расстаться с утра — слегка повздорив на какую-нибудь отвлеченную тему — и, едва закрыв за собой дверь, он говорил себе: «О, вот и оно», и оно начиналось вновь.
Желание иметь ее, брать ее до тех пор, пока колени не начнут подгибаться, целовать ее, ласкать, обнимать, облизывать ее, Семеро, Утонувший, Владыка и остальные — и он едва дожидался удобного момента, который никогда не наставал. И приходилось пользоваться неудобными.
Им больше не нужно было ничье разрешение и одобрение, а все-таки каждый вечер Джейме испытывал тщательно скрываемую даже от самого себя внутреннюю дрожь, открывая дверь, за которой Бриенна уже почти наверняка спала. Кажется, она отсыпалась за предыдущие месяцы, если не годы, потому что спала женщина много, да и днем зевала.
И, помимо этого, Джейме тревожило кое-что. Кое-что, что изменилось между ними. Телесная близость приводила обоих в восторг. Он не сомневался в удовольствии Бриенны. Но что-то все же стояло между ними. Что-то, что заставляло ее отстраняться, отдаляться, отворачиваться. Он не мог понять, что.
До «Спора о Драконе».
Джейме помнил, что, поднимаясь по каменным ступеням с Бриенной вечером того дня, улыбался, как дурак, не уставая сжимать ее руку, теплую и большую. К тому мгновению, когда они оказались перед своей дверью, он уже имел план предполагаемых действий.