Она стала больше похожа на Джейме, как Бронн заметил. Удивительно, до чего похожа. Те же ужимки, повадки, улыбчивость, но больше скромности, сдержанности, не наносной, внутренней. Маленькая львица, в которой Бронн отказывался признавать хищницу, даже в будущем. Готовая, как и прежде, одарить любого дружбой и благосклонностью, Мирцелла положила ему руку на локоть, и Бронн, не сводя с нее глаз, повел ее прочь.
— Соболезную, — брякнул он, очнувшись через некоторое время.
— Благодарю вас, сир. Я помню, как вы и мой… Джейме приезжали сюда. Я не могу поверить, что он…
— Он жив. А вашу матушку казнили.
Мирцелла не просила подробностей. Она не задавала вопросов, но Бронн выложил ей все как на духу, все, что ему было известно; возможно, даже больше, чем следовало бы. Он никогда не понимал, почему из всех Ланнистеров только в этой девочке нет ни капли высокомерия или чувства превосходства. И почему только она вызывает у него почти болезненное желание откровенничать по-настоящему.
Он, повидавший грязь и смерть, по колено стоявший в крови, рядом с ней чувствовал себя кем-то, кто еще может стать лучше.
Плавание они провели, читая друг другу сонеты и поэму «О межевом рыцаре и его пропавшей возлюбленной». Бронн находил это изощренной формой мазохизма. Он знал немало всевозможной похабщины, но чтение юной леди эротической стихотворной повести тревожило души (и некоторые части тела) гораздо сильнее.
Мирцелла почти не спрашивала о Серсее, как заметил ее попутчик. Ее интересовал Джейме. Она спрашивала об отце все; где он бывал, с кем, что любил и чем интересовался. У берегов Тарта Бронн проговорился о существовании леди Бриенны и ее неоднозначной роли в жизни Джейме. Мирцелла нашла это чрезвычайно трогательной историей и требовала подробностей.
И Бронн рассказывал. Забывшись, он передавал юной леди все байки их походных лагерей, истории о Ходоках, о попойках, о драках — и она смеялась, заливисто и искренне. И просила еще.
Она была так юна! Но когда Бронн смотрел в ее светлые, почти прозрачные глаза, то ему казалось, эта девочка понимает его, как никто и никогда не понимал. И понемногу он обнаружил, что Мирцелле его приключения Зимой интересны не меньше.
А потом она добралась и до него самого. Требовала рассказать о его любовных похождениях (о них он благоразумно умолчал, сократив количество интрижек до трех и обозвав их «трагическими ошибками юности»). Расспрашивала о том, что ему нравится или не нравится в людях. Что он видит во снах.
— Вы прекрасный человек с чистым сердцем, — вывела умозаключение Мирцелла как раз перед тем, как их перехватил корабль с кракеном на парусах, — вы заслуживаете счастья. И исполнения заветной мечты.
К этой минуте Бронн Черноводный был абсолютно уверен, что за эту самую мечту (пусть и неисполненную) Джейме Ланнистер оторвет ему яйца.
Но, когда он поднялся на палубу, то обнаружил, что возможно, это случится гораздо раньше: собственной персоной Морская Сука, Аша Грейджой, кровожадно скалилась, поигрывая ножом у горла капитана.
— Ланнистеры, — сделала она вывод, увидев Бронна, — я знала, что в этих водах встречу что-нибудь интересное, но не думала, что это будут Ланнистеры. Проверьте трюм.
— Только шагни, — Бронн преградил дорогу первому же из ринувшихся пиратов.
Аша вразвалочку подошла к рыцарю, криво ухмыляясь, хлопнула его по заду и сплюнула.
— Ты думаешь, я буду торговаться? Не ломайся как целка, за бортом тебе понравится гораздо меньше.
— Думаю, ты будешь торговаться, — Бронн отчаянно изыскивал способ выйти из ситуации живым, желательно, со всеми наличествующими частями тела, и вытащить Мирцеллу, — но не со мной. Я здесь по поручению Десницы Королевы, лорда Тириона. Это его судно.
— Да что ты! И почему корабль держит курс не на Королевскую Гавань? И идет под чужим флагом? Что-то происходит за спиной ее величества?
— Спроси его, а не меня, — огрызнулся Бронн.
— Так и сделаю. Перебрасывайте грузы!
Единственное, что делало ситуацию не столь отвратительной — или хотя бы терпимой — так это то, что корабли Железнорожденных шли в два раза быстрее торговых суден, и на них выпивку не экономили даже на пленниках. Опрокидывая первый стакан крепкого, приторно сладкого пойла, Бронн пожелал себе выкрутиться из очередной западни. Второй он посвятил лорду Тириону. Третий с ним разделила Мирцелла.
— У нас большие неприятности или Ланнистеровские неприятности? — спросила она, невинно улыбаясь и глядя на него своими чистыми глазами. Бронн прикинул.
— Второе. Ты уверена, что тебе стоит это пить?
— Вот и узнаем, — ее рука упала ему на рукав, золотом подсвеченная кожа оказалась совсем близко от его, грубой, в шрамах, покрытой темными волосами, — произнесете что-нибудь?
— Залпом. Не вдыхая, — предупредил Бронн и поднял свой стакан, — за Джейме. Пусть продержится как-нибудь там — если он с Бриенной, я надеюсь, хотя бы одного из них я в итоге найду живым. А нам я желаю удачи. Один сраный Утонувший Бог знает, как сильно мы вляпались — и чего нам будет стоить выбраться.
И они выпили.
Комментарий к Перестановки на доске
Пвнимание! Присутствует техническое допущение в виде тренировки с настоящим оружием. Автором допущено по ограниченному опыте общения с реконструкторами.
========== Союзы против союзников ==========
Санса помнит Мирцеллу едва ли.
Для нее фамилия «Ланнистер» — это практически приговор, и она прекрасно знает, как и весь мир, что Мирцелла не несет в себе ни капли крови Баратеонов. Конечно, можно быть выше распрей из-за родословных, но никто не отменял предубеждений. Санса помнит слишком хорошо монстра Джоффри. Еще лучше помнит искалеченные ноги своего брата Брана, смерть брата и матери, голову отца на стене.
Мирцелла происходит из стана врага, и Сансе стоит ее опасаться, ненавидеть ее, но маленькая львица так одинока, испугана, что напоминает леди Старк о том, какая наивная маленькая Пташка из Винтерфелла когда-то прилетела в Королевскую Гавань, чтобы погибнуть там, оставив по себе только память.
— Меня сопровождал рыцарь, сир Бронн Черноводный, — жалуется Мирцелла сокрушенно, — его бросили в темницу. Дядя Тирион не освободил его до сих пор.
— Это удивительно для лорда Десницы, — осторожно отвечает Санса, чуть свысока глядя на Мирцеллу, пока обе они идут по галерее вдоль прекрасного вида на наименее загрязненную часть залива. Мирцелла мило смущается.
Румянца нет, отмечает Санса. Фамильная черта Ланнистеров. Они не краснеют практически никогда.
— Дядя говорит, я скомпрометирована, — живое лицо Мирцеллы немного ассиметрично, но это лишь придает ей дополнительную прелесть, — но он сам отправил сира Бронна за мной.
— У вас есть свой рыцарь? — с вежливой улыбкой интересуется Санса, и Мирцелла закатывает глаза. Ее передние зубы тоже чуть кривоваты. Она красива — но красота ее отравлена, чувствует волчица; это второе поколение чистых Ланнистеров, яд кровосмешения в ее жилах. Опасный сосуд, какое бы семя ни попытался посадить туда Тирион, рассуждает про себя Санса.