— Вот так. Вот так, женщина, — его прерывистый шепот заставляет обхватить его за руку и потереться о его плечо.
Не двигаться нельзя. Нельзя молчать. Где-то внутри рушится плотина, за которой все, что она прятала в себе: чувства, мечты, слова, признания. Второй палец проникает внутрь, и ритм учащается. Джейме дышит над ее плечом часто и тяжело.
Молчать не получается. Звуки рождаются глубже, чем обычно, они сами рвутся наружу.
— Да. Да. Не молчи. Все хорошо.
Удовольствие вырывает его имя из уст. Это уже почти не стыдно. Это правильно. Так же, как прикасаться к себе, к телу, которое согрето изнутри.
Оно все ближе, яркое солнце, к которому Джейме ведет ее, оно все ярче, слепящее, сладкое. Под его прикосновениями цветет сама весна. Когда за первой слабой судорогой приходит вторая, прошивает ее тело насквозь, звуки исчезают, но дальше ее передергивает третий, четвертый раз, и где-то на высоте растворяется все вокруг, горячее и влажное. Она висит над пустотой — и падает вниз, снова вместе с ним.
Так уже было.
Они были на Стене. Часть ее обрушилась, и им удалось устоять на выступе. Здесь их не могли достать — или пока не хотели — Иные. Было зверски холодно. Острый, колючий снег летел в лица. На соседнем выступе Бриенна могла видеть слепнущими из-за метели глазами таких же выживших.
Это был конец. Они сражались с Королем Ночи двадцать дней подряд, и потеряли слишком многих, а те, что еще оставались, были измождены до предела. Бриенна не помнила, когда спала дольше десяти минут в последний раз. Она смотрела на наступающую стену льда, снега, всего, что буря несла с собой — деревьев, останков людей, и кто знает, чего еще. Обеими руками она вцепилась в Джейме. И дрожала.
Встретить смерть с мечом в руках. Почему ей казалось, что это будет легко? Это никогда не бывало. Когда против вставали люди, она могла надеяться унести их с собой, ценой жизни победить. Это действительно утешало, знать, что победа возможна. Но против наступающего стихийного бедствия Бриенна была бессильна. Меч тоже.
И Джейме. Он держал ее, трясущуюся, заливающуюся соплями, теряющую рассудок от ужаса: только что он не дал ей упасть вниз и теперь шептал, прижимая к себе: «Я рядом. Все хорошо. Я здесь».
Но она не могла дышать, видя, что надвигается на них с севера. Им не устоять.
— Джейме, — всхлипнула Бриенна, подтягивая ноги к подбородку и сжимаясь, — Джейме, это… это…
Смерть шла на них. Она заберет их через минуту.
— Женщина. Женщина! — внезапно он встряхнул ее, оказался близко — он никогда не был прежде так близко, такой большой, и сильный, и глянул на смерть с севера лишь мельком.
Джейме повернул ее лицо к себе силой.
— Смотри на меня, — прошептал, и она не могла не повиноваться, — Бриенна, смотри только на меня.
Обещания несбывшегося прошлого, настоящего, будущего — она падала в его глаза с радостью, с облегчением, надеясь, что утонет в них до того, как холод скует ее и оставит под слоем льда в мертвом сне на века.
— Смотри на меня, говори со мной, — выговорили его обмороженные губы.
— Мы умрем, — собственный голос показался ей истерически высоким. Джейме расхохотался.
— Срань Семерых, женщина, ну конечно же, когда-нибудь! Старыми дураками, путающими тарелку и ночной горшок.
— Я не хочу путать, сир Джейме, — жалобно пролепетала Бриенна. Он потерся заросшей щекой о ее щеку, прижался к ней так, обнял ее крепко, крепче, чем она когда-либо кем-либо была обнята, и прошептал ей в ответ:
— Наши дети не дадут тебе этого сделать. Они будут отбирать у тебя клюку, которой ты будешь фехтовать, и поить тебя успокоительными каплями.
— Тебя пусть успокаивают, — буркнула она.
— Я отобьюсь костылем. Я буду боевым стариканом.
— Я не хочу умирать.
— Знаю. Я тоже.
— Я не хочу умирать… девственницей, — она не знала, почему эта чушь сама слетела с ее языка, но зато она изрядно повеселила Джейме, потому что он, смеясь негромко, прищурил глаза и облизал губы.
— Боюсь, такая скорость решения проблемы тебя не впечатлит. А, впрочем…
И тут на них обрушилась тьма.
Их вмяло друг в друга, закружило, подхватило в воздух нечто сильнее, чем они сами; их трясло, швыряло, уносило куда-то, но, в конце, когда страх уже не давал дышать — внезапно вихрь остановился, и они рухнули в бездну.
Но даже тогда Джейме не разжал объятий.
… Бриенна врезалась затылком в его плечо, распахнув глаза и встречая ими бездонное, высокое, светлое небо над ними. Она чувствовала его через потолок грота. Это было прикосновение к вечности. Она была пуста и свободна. «Интересно, как долго я смогу не дышать, если сейчас не начну? — плыло перед ней в голубом небе, пока под затылком чувствовалось надежное, крепкое плечо Джейме, — если я умру сейчас, я умру счастливой… Джейме, ты — болезнь… и ты — лекарство». Но все же спустя бесконечность Бриенна сделала первый вдох.
И услышала его, точно такой же.
*
Пекла и глубины, она кончила с ним.
Джейме плыл в сладком тумане желания. Он не мог сказать, что сдерживает его от того, чтобы немедленно сделать попытку овладеть ею. Он не был уверен, что его сдерживает хоть что-то.
Что это было? Когда он почувствовал нежность ее влажных складок под пальцами? То, какая она мокрая — невозможно, подумал он, она так сильно желает этого и все равно сдерживается. Что это было — упругость, теснота, едва впустившая его палец, сжавшаяся вокруг него и заставившая замереть его сердце?
Я у нее первый.
— Тише, женщина. Не дрожи. Я не делаю ничего… ничего, что… Это просто ласки.
Еще одна ужасная ложь для нее. Джейме закрывает глаза, чтобы не видеть веснушки на шее и румянец на щеках, которые маячат перед его глазами, и удерживается от того, чтобы поцеловать эту самую шею, впиться в ее плечо зубами, ласкать языком ее приоткрытый рот. Никакой интимности.
Он старается быть медленным, неторопливым, и несколько минут она почти не подает признаков жизни, но потом начинается преображение — приходится вытянуть шею, чтобы посмотреть ей в лицо. Светлые ресницы дрожат, брови сдвинуты, появляются складочки на лбу и на переносице, губы она облизывает, прикусывает, снова облизывает, и, наконец, он слышит первый стон.
Высокая нота, короткая песня, но она повторяется. Джейме продвигает палец глубже, не прекращает большим неспешно поглаживать выступающий бугорок над входом, сдвигая тонкую чувствительную кожу вверх, вниз, позволяя ритму расти неспешно, но постоянно.
Тихие стоны становятся чаще. Пальцы продолжают движение. Это проще из-за того, как много влаги между ее ног, и Джейме решается рискнуть добавить средний палец, почувствовать ее лучше, ласкать ее быстрее. По кругу, вверх-вниз, не останавливаясь, нажимая и растягивая — и получая в ответ лишь большее сжатие, он слышит, как сладко она дышит, на ее лице блуждает улыбка, искажаясь гримасой чрезмерного удовольствия. Бриенна еще не знает, что будет лучше. Он старается говорить с ней ровным голосом, мягко, не выдавая желания, не давя, но это почти нереально.