Когда-то он бежал от своего львиного прайда. Настал день, когда он хотел бы в него вернуться. Семья, из любви или из ненависти, давала силы. Тирион вновь посмотрел на Дейенерис.
Бесплодная, беззаботная, бездомная королева. Даже у Серсеи было больше шансов, подумал он.
Следующим же утром Тирион получил несколько сообщений. Хайгарден сообщал, что раскрывает свои двери для Ланнистеров и Старков, не делая различия между ними; король Джон и Арья Старк объявляли Долину Аррен территорией переговоров; в Близнецах бесчинствовали дотракийцы. Ну и, как завершающий штрих, Аша Грейджой сообщала, что будет счастлива выходить замуж, соблюдая все традиции Ланнистеров, но также просит жениха почтить Утонувшего Бога.
Тирион подозревал, что ритуальное утопление после всех остальных его проблем будет актом милосердия.
*
Джейме перечитывал свой ответ леди Оленне на ее приглашение в Хайгарден и вспоминал своих детей.
Он так и не узнал, был ли Джоффри на самом деле его сыном. Первенец Серсеи, умерший в младенчестве, точно принадлежал Роберту. Джейме по прошествии многих лет хотелось бы верить, что и Джоффри был Ланнистером только наполовину. Он невесело усмехнулся.
«…поскольку союз между нашими домами посредством брака невозможен, мы, Дом Тирелл, предлагаем…».
Томмен и Мирцелла были другими. Иногда он думал, как счастлив был бы хотя бы подержать их на руках, просто побыть рядом, но он почти не видел своих детей до того момента, пока им не исполнялось три. «Они только мои», страстно рычала Серсея, сверкая глазами. Она сама решала, сколько львят ей нужно. Она решала, как их будут звать, что они будут любить, чему их будут учить. Джейме с трудом мог вспомнить, что тогда он сам думал о границах ее чувства собственности.
«Теперь мы одни, ты и я, против всего мира, — шептала Серсея незадолго до их расставания, — мне нужен ребенок, Джейме. Мне нужен еще ребенок». Он так и не узнал, был ли этот ребенок его, принадлежал ли он Эурону Грейджою или кому угодно еще. Возможно, она не знала сама. Просто, в одно утро Квибирн не пустил его в покои королевы, куда ее брат и так заходил с опаской и неохотой, и сообщил, что Серсея решила прервать беременность.
Уже немалый срок, возраст, злоупотребление вином — она болела после спровоцированного выкидыша долго, становясь только злее, жестче.
Он обманывал себя, переставал обманывать, говорил себе, что не может, не имеет права бросить сестру больной и слабой, обещал уйти завтра, послезавтра, вытерпеть еще день. Однажды утром Джейме проснулся, понимая, что еще один день ничего не изменит. Не в лучшую сторону, в любом случае.
Серсея сидела на своей постели. Одетая в одно из старых платьев времен «среднего Роберта», как она говаривала, она смотрела перед собой в одну точку, и брови ее были сдвинуты к переносице. «О чем-то дорогая сестрица размышляет».
— Как ты себя чувствуешь? — он сел рядом, положил руку рядом с ее. Она убрала ее, отвернулась. Слабая улыбка скользнула по губам. «Они всегда были такой формы? Или это в последнее время она так их поджимает?».
— Когда ты стал так себе позволять разговаривать со мной?
— Мои извинения, ваша милость, — пробормотал он.
— Так ты уходишь.
Серсея знала его очень хорошо. Она не читала его мыслей. Она просто была наблюдательна. Хищница, предпочитающая нападать из засады.
— Уходишь к своей… зверушке? — она скривилась, — этой сапфировой леди, твоей питомице с коровьим взглядом? Она будет в восторге. Девица, для которой не нужна охрана и пояс верности. Ты здорово сэкономишь.
Он не пытался ее переубеждать. Утешать. Он даже не смотрел Серсее в глаза, как и она в его.
— Вместе против страшных чудовищ с севера. Как романтично. Как раз для таких страшилищ. Они любят сказки. Она должна тебе больше, чем просто трахаться. Она должна тебя боготворить, что ты позволяешь ей смотреть на себя.
Он молчал.
— Если я еще когда-нибудь увижу ее, я выколю ей глаза. Как тебе, а?
— Ты закончила? — тихо спросил Джейме. Серсея легла назад на подушки, как будто израсходовала свой запас яда. Но он быстро пополнялся.
— Ты закончился. Пошел вон. Почувствуй себя героем, сдохни с ней на севере, ты мог иметь все, ты мог…
Он уходил с тяжелым сердцем, но горе не было вечным. Всего через несколько дней печаль стала тише, а потом прошла. И начала забываться.
Возможно, и теперь Джейме Ланнистер тосковал не по Мирцелле. Не по Томмену. По несуществующей, не рожденной дочери, по сыну, которого не мог назвать своим, по женщине, которая могла дать их ему, дать себя, или хотя бы не отвергать за то, кем он был.
«А единственную такую я прогнал».
*
Когда Бриенна снова увидела Джейме, он был совсем серый — как мир вокруг. Очень тихий и погруженный в себя. Это не был гнев. Не тот, который он испытывал, когда лишился руки. Тот был направлен на мир вокруг, на Варго Хоута, на нее саму, на кого угодно. Тогда мир был враждебен Джейме Ланнистеру. Бриенна не могла не думать о том, какую работу он проделал над собой с тех пор, пускай даже это не всегда было очевидно для тех, кто знал его поверхностно.
Проходя под дождем по лагерю Ланнистеров, она встречала обращенные на себя взгляды. Ей кивали. Изредка кланялись. Многих она не видела с Зимы. Она привыкла отрешаться от того, что слышала. Дождь скрадывал звуки, но все равно, слышно было:
— Что-то Тарты зачастили. Быть пирушке и плачу невесты!
— Блудная леди возвращается к порогу.
— Можно расходиться по домам, парни. У лорда будет с кем повоевать…
Она поздоровалась с сиром Аддамом, который напоил ее горячим вином и немедленно приказал «обеспечить леди всем необходимым». Странное чувство того, что все это было с ней уже не раз раньше, охватило Бриенну, когда она заходила, одна и без доклада, в шатер лорда-командующего Ланнистера.
Она стояла там, опять в одежде с чужого плеча, с мечом на бедре — она никогда не оставляла Верный Клятве, без обуви, мокрая, растерявшая все силы притворяться равнодушной. И отчаянно, безнадежно любящая его. Любым. Серым, жалким, слабым, гордым, сильным, хитрым, веселым, злым. Дождь барабанил по шатру, свет внутри не горел — серый полумрак и голубые тени окружали Джейме.
Ты почувствуешь мой взгляд. Я не дам тебе похоронить себя заживо. Ты не дал мне сделать этого с собой, ты простил мне предательство, простил мне мои глупые ошибки, и я пришла.
Она знала, где найти то тепло, в котором он нуждался.
…Бриенна открыла глаза. За шиворот набился снег, она пошевелилась, нашаривая рукой Верный Клятве. Зажмурилась. В глаза бил свет. Ослепительно яркий, он грел. Солнце взошло. Моргая и прикрывая глаза рукой, она сползла осторожно по сугробу, из которого выбралась, огляделась. Джейме нигде не было. Она хотела вскочить, осмотреться — и с визгом поехала вниз, катясь все быстрее и быстрее, по снежному завалу.
Кажется, она сломала несколько пальцев на ногах. И почему-то приземлилась в стороне от остальных.
Внизу были люди. Все еще оглушенная, она кое-как поднялась, шатаясь и почти ослепнув от белого золота перед ней, первого рассвета за долгое время. Натыкаясь на кого-то и падая, она шла мимо раненных, оглядываясь, искала знакомые лица.