— Женщина, ты прекрасна.
В его едва слышный шепот нельзя не поверить. Не теперь, когда его пальцы, его губы, его язык, жаркое дыхание на веснушчатой коже, а голова плывет и между ног опять мокро.
— Женщина, у тебя бесподобная кожа.
Она дрожала, она боялась, но она верила. И теперь могла представить — на минуту — себя без доспехов. Без своей брони. Той, о которой заботятся. Которая дарит заботу. Той, которую желают.
— Джейме, что ты делаешь, — она не могла не издать легкий смешок щекотки, когда он целовал ее живот.
— Узнаю тебя.
— Джейме? — она распахнула глаза — ахнула, открыла рот, слишком шокированная, чтобы протестовать или двигаться, потому что он целовал ее между ног, схватившись за ее бедро так сильно, что наверняка останутся синяки.
Слишком откровенно, слишком открытая поза, не так, как она себе представляла, как такое бывает. Они хвалились друг перед другом, мужчины, они рассказывали о каких-то банщицах, о куртизанках Мизинца, о сладкоголосых развратных юных леди, но —
Это было в тысячу раз лучше всего, что Бриенна могла себе представить.
Она не могла закрыть глаза, не могла не кусать губы, не могла не дышать, это было легко, и не могла не издавать стонов, которые ее почти пугали. Она не могла звучать так. Жалобно, похотливо, женственно. «Я бы теребил твой крохотный бутончик, милашка, и ты бы умоляла меня взять тебя», издевались над ней в лагере Ренли. Тогда, под вой лагерных шлюх и отчаянные крики крестьянок, имевших несчастье попасться солдатам под руку, это звучало отвратительно.
Сейчас, когда это делал с ней Джейме, она именно так себя и чувствовала. Готовой умолять.
«Так это еще не все? Будет еще лучше? — Бриенна слышала свои стоны чаще, она круче поднимала бедра, губы дрожали, ноги дрожали, под его языком все горело и текло, — неужели… неужели…».
Одно движение его пальцем внутри ее тела — и ее затрясло, свело мышцы внутри, оборвало дыхание, заставило действительно закричать. И упасть на кровать, когда слабость, прекрасная, чистая слабость охватила тело. Ничего общего с болезнью, раной, усталостью. Вспышка света. Возрождение. Легкость полета.
Голова Джейме лежала у нее на животе, она держала руки вплетенными в его волосы. Простыни под ней были влажными, прохладный ночной воздух заставлял кожу покрыться мурашками.
— Я хотел этого с той минуты, когда ты встала передо мной в Харренхолле, — прервал тишину негромкий голос Джейме. Она приподняла голову, но он на нее не смотрел, — не переставал хотеть ни на день.
Они посмотрели друг на друга и захихикали. Харренхолл для обоих остался особым воспоминанием.
— Ты почему смеешься? — спросила Бриенна первая. Джейме покусал губы, притянул ее выше, устраивая ее к себе ближе.
— А ты? — почти прошептал он. Она подумала, что никогда не видела его таким красивым.
Я люблю тебя, хотела она сказать, открыла рот, но только мотнула головой, боясь отравить себя еще сильнее этим признанием. Джейме улыбнулся, затем потянулся с кровати вниз.
— Ты хоть ужинала? — спросил он, нашаривая что-то рядом со своей наспех сброшенной одеждой.
— Не хочу.
— Силы понадобятся, — он не смог удержаться от насмешливой ухмылки и подвигал бровями, — если думаешь, что я так просто лягу спать…
Пока он пил вино и быстро жевал хлеб и сыр, Бриенна, спрятавшись под простыней, любовалась им молча. Он поймал ее взгляд, слегка смущенный им, отвернулся. «Решайся, Бриенна, — говорил в ней кто-то, — ты хочешь знать, как это, быть с ним. Быть его. Принадлежать ему. На пару месяцев. На один день. На всю жизнь. На минуту».
«Бриенна Красотка», кричали мужчины ей вслед. «Шлюха Цареубийцы», снова и снова повторяла королева Таргариен. «Толстокожая, тупоумная тварь», кривилась Серсея. И, чем больше было этих голосов, тем больше улыбалась Бриенна, зная, что уже приняла решение, давно.
Джейме смотрел на нее, затаив дыхание, когда она потянулась к нему и произнесла, подползая ближе и позволяя простыне упасть вниз:
— Я хочу, чтобы ты взял меня.
…Бриенна встряхнулась, когда Тормунд третий раз что-то переспросил у нее. Отчаявшись добиться ответа, он просто потыкал перед собой в открывшееся пространство. Бриенна вздрогнула. Где она была всю дорогу до Винтерфелла? Мечтала и вспоминала о ночи с Джейме? Повезло, что не пришлось ни с кем драться.
«Любовь не сделает меня слабее, — поклялась она, сжимая руку на Верном Клятве, — она помогла мне выживать до сих пор. Я буду сильнее. Я смогу».
*
— Она решила осадить Винтерфелл? — не веря, спросил Джейме, и лорды открыли рты все как один. Лорас мрачно кивнул.
— Это наш шанс. Возможно, единственный. Меняем первоначальный план.
Джейме медленно выдохнул. Оперся о стол. Поднял взгляд. Его вассалы из тех, что остались в Хайгардене, кивнули все как один. Знать Простора чуть помедлила. Но встали тоже все. Джейме ожидал меньшего. Тирион ли потрудился, или голодная весна отрезвила их? На другом краю стола восседала Оленна Тирелл, сложив руки перед собой в жесте задумчивости.
— Что ж, милорды, это может быть самоубийство для каждого из вас, — сказала она, прищурившись, — вы видели Безупречных. Мартеллы тоже не слабая семья. И я молчу о ее дотракийцах.
— Пока она без драконов, это всего лишь люди, — пожал плечами Лорас, — пока она вдали от подкрепления, в землях, которые не славятся изобилием…
— …разреженное население, — добавил кто-то, — они не выдержат дольше пары месяцев.
Дух войны в комнате перенес их на предполагаемое поле сражения, растворил каменные стены, протащил каждого по оврагам севера, напомнил об удачных позициях и слабых местах в обороне, осаде и штурме. Почти все присутствующие были из Зимнего Братства. Джейме обменялся понимающими ухмылками с Лорасом.
«А он стал смелее, — заметил Джейме, — отчаяннее. Была бы с ним счастлива Мирцелла?». Он опустил голову, размышляя, когда сам бывал бесстрашным. Редко, в юности, он мог рисковать собой, не задумываясь о последствиях вовсе. Юноши мнят себя бессмертными. И все же, Джейме мог вспомнить минуты, когда страх умирал, оставалась чистая ярость схватки и желание победить любой ценой, даже если придется отдать жизнь. Как Зимой. Подойдя к Стене, увидев ее издалека, он сказал себе, что умер, и дальше вперед идет лишь его меч. Он хотел в это верить.
И он ошибся.
…Вокруг снова была зима. Белый снег, алая кровь, черное золото обагренной валирийской стали на льду, и костры, выхватывающие неясные очертания фигур в зимней ночи. Джейме смотрел в почти беззвездное небо над собой и не мог сжать стучащие зубы.
«Почему мне говорили, что замерзать не больно? — думал он, — почему мне говорили, что большая потеря крови действует как обезболивающее? Почему я в это верил?». Живот сводило жуткой болью, он застонал, чувствуя, как слезы на лице превращаются в крупинки льда. Когда снова открыл глаза, надеясь отчаянно, что умрет поскорее, над ним был Подрик.