— Я отдал себя Северу. Слишком многое должно быть сделано. Мы пострадали сильнее всех.
— Ты никогда не просил меня прийти к тебе.
— Ты можешь сделать это в любой день и час.
Бессмысленная ложь между ними — словно избыток перца в еде, притворяться, что его нет, невозможно: горчит. Джон морщится. Дейенерис остается неподвижна, ни одна морщинка не появляется на ее совершенном лице.
Они зовут ее матерью, те, кого она привела с собой из-за Моря. Или звали. Но Джон знает матерей. Они могут наказывать, жалеть, презирать, обожать своих детей. Не могут они только одного: не подозревать об их существовании. Когда Мать-Дейенерис говорит о своих детях, ему кажется, она говорит о каких-то других людях, как будто признает своими детьми только тех, кто лишен своей воли и подчиняется ей безоговорочно.
Освободить из рабства, заменив ошейники из стали и кожи на ошейники из страха, невозможно.
— Как ты собираешься подавлять мятежи на юге? — спрашивает Джон, наконец, оставив попытки хотя бы изобразить близость к ней.
У драконов веки — две тонкие пленки, опускающиеся на глаза. Дейенерис не моргает, у нее тоже есть что-то вроде драконьих век, только невидимых, когда ее взгляд становится еще менее похожим на взгляд живого человека. Джону кажется в такие минуты, что она подбирает из всех заложенных в самой крови, заученных наизусть фраз подходящую, анализируя, делая выводы, учитывая реакцию собеседника, но не чувствуя веса своих слов.
— Я собираюсь уничтожить Цареубийцу и его армию. И всех его союзников.
— Как? — снова спрашивает Джон.
— Безупречные. Кхалассар. Возможно, я призову Даарио Нахариса. Еще есть войска Мартеллов.
— Первого урожая еще не было. Сейчас весна. Люди голодают. Как ты сможешь прокормить армию, да еще и призвать новых солдат из-за Моря?
Пауза затягивается. Дейенерис отпивает из бокала с водой.
— Я соберу подати. В Просторе еще немало запасов зерна, уверена. Я видела стада скота в Риверране.
— Чем они будут засевать поля? — Джон заставляет себя оставаться спокойным: эмоции на нее не подействуют, — на сколько времени хватит всего скота из Риверрана? Что останется после того, как и он закончится?
— Ты отказываешься поддержать меня? — легкая тень угрозы в ее голосе приводила к покорности города-государства.
— Я хочу понять, чем я могу помочь тебе, Дени, — он подается вперед, почти соединяя их руки, — неразумно сейчас затевать новую войну. Ты не можешь преследовать Ланнистера по всем землям только лишь ради эфемерной надежды отомстить. Оставь его. Западные Земли в таком же состоянии, что и остальные, если не в худшем. Отправь свои армии засевать поля!
— Ты отказываешься поддержать меня.
— Я дам своих кузнецов. Столяров. Чертежи новых орудий. Я отправлю тех, кто научит дотракийцев возделывать землю и поможет обжить ее.
Снова пелена падает между ними, и она, наконец, смотрит в сторону. Джону вспоминается в это мгновение, что она говорила ему слова о любви, и дыхание ее даже не учащалось, как и стук сердца под ее ладонью. И ему казалось, что однажды он растопит ее ледяной замок, отогреет ее, и в зеркальном блеске ее нечеловеческих глаз появится тепло, приязнь, интерес. Но Джон не преуспел.
Мужчины рядом с ней не задерживались надолго. Он не был наивен, вступая с ней в политически выгодный союз, скрепляя его браком. Редкие браки заключаются по любви, да и это не гарантирует долговременного счастья. Но общие дела, интересы, устремления могут помочь родиться уважению, сочувствию, дружбе…
У Дейенерис нет друзей, есть лишь подданные, и иногда Джон чувствует себя одураченным, понимая, как именно она его воспринимает. «Я был бы доволен и этим, Дени, — с грустью признается Джон себе, — если бы только ты не затевала войну».
— Итак, ты не дашь мне свои войска, — Дейенерис медленно встала и обошла их стол, улыбаясь в пространство, шаги ее были мягки, как у кошки, — ты не дашь мне запасов зерна и провизии. И ты сам не хочешь воевать за меня.
Джон не двигался, лишь оглянувшись на нее через плечо. Она смотрела в окно. Затем оглянулась.
— Ты совсем задавил в себе дракона.
— Я не дракон. И не волк, — Джон был уверен, что она отведет глаза первая, — я человек. Я хочу заботиться о людях. А не о гербах.
Дейенерис сделала неспешный круг по комнате, провела рукой по его плечам сзади, словно помечая свою территорию. Джон ждал ее следующих слов. И они его удивили.
— Отдай мне Шлюху Цареубийцы. Это все, что мне нужно.
— Ее зовут Бриенна Тарт. И она служит моей сестре. Зачем она тебе?
— Я хочу казнить ее, если она не присягнет и не раскается. Или получить Цареубийцу, когда он придет за ней, — спокойно отвечает Дейенерис, и все, что видит Джон — ее прекрасные волосы, падающие на ее спину, и маленькие точеные руки, ласкающие плетеный кожаный ремешок на ее тонкой талии.
— Если Ланнистер не придет за ней? Если это домыслы, об их связи? Если она присягнет тебе?
— Тогда она отправится воевать против него, — в ее голосе слышна улыбка.
Когда Дени оборачивается, она кажется почти живой, протяни руку, и получишь, и Джон готов в это поверить. Так уже было: он замерзал, он был ранен, и в призрачных фигурах у постели ему мерещилась она, веселая, игривая, смешная, любящая взаимно.
А когда он очнулся, то это была всего лишь Санса.
— Ты дашь мне ответ завтра. Не в стенах Винтерфелла, — задевает его лицо волна ее серебристых волос, когда Мать Драконов уходит прочь, не оборачиваясь.
*
Родной дом, превратившийся в тюрьму. Санса забыла, когда последний раз испытывала это чувство. Оно неизбежно возвращало ее во времена Рамси Боллтона. Она сжала кулаки и закрыла глаза, молясь истово и от сердца. Взъерошенный и мрачный Сандор внимательно исследовал взглядом войско, расположившееся в миле от стен.
— Тысяч двадцать, — буркнул он зло, — вместе с обозом, шлюхами и бродягами.
— Что это значит? — спросила Санса. Пёс развел руками.
— Мы в жопе, Пташка.
— Сандор!
— Говорю, как есть.
Она поспешила к кладовым. Если Арье охота играть в полководицу, то настоящая леди Винтерфелла должна позаботиться о людях. Им нужно будет что-то есть и где-то спать.
Она знала, что и как нужно сделать. Вместе с женщинами еще раз тщательно пересчитала запасы сушеного и соленого мяса, проверила сохранность зерна и крупы, убедилась в наличии масла, соли, винного уксуса и солода. Следовало подготовить лазарет. Почти до вечера Санса провела время в труде, и Джона увидела только на закате. Он, конечно, был на южной стене. Милый, уставший, измученный Джон.
— Что мне написать Тириону? — спросила леди Старк, — что ты решишь?
— Выбор невелик, Санса, — тихо сказал Джон, поднимая на нее непрозрачные глаза, — я знаю, что такое Дени. Мы оба знаем. Если нам нужна сиюминутная выгода, нам нужно выдать ей леди Тарт — и она отступит. Она действительно отступит на этот раз. Но Ланнистер не простит.
Санса оставалась неподвижной.
— Леди Бриенна верна нам. Я не знаю за ней ни одного проступка, не считая дружбы с Джейме Ланнистером. Она бы поняла. Одна жизнь за несколько тысяч. Это нечестно? Предположим, я отказываю Дейенерис, оставляю у себя эту женщину. Тогда нас осаждает Ланнистер, потом Дейенерис, а то и оба сразу, мы голодаем, умираем, и Иные б меня побрали, если я знаю, за что.