*
Джейме ухмыльнулся. Он составил свое мнение о Дейенерис Таргариен из того, что увидел и услышал. Она все еще играла, и до сих пор ей чудесным образом везло всегда. Он перекинул поводья в левую руку, послал лошадь вперед, наклонился — Мормонт напрягся, второй воин шагнул вперед, положив руку на меч.
Между лицами, его и Дейенерис, было совсем небольшое расстояние. Он хотел, чтобы королева видела его глаза. И, когда он открыл рот, то сам удивился тому, что услышал — почти что голосом Серсеи и уж точно с ее интонациями:
— Ты угрожаешь мне, не так ли? Ты безобидная ящерка по сравнению со своим отцом. Он был драконом — и я его убил, будучи младше, чем ты сейчас. И мне будет приятно закончить то, что я начал в тот чудный день.
Когда она покидала место переговоров, Джейме смотрел не на нее. Джорах Мормонт. Драконий Мясник, был его целью.
Бронн не сразу рассказал о том, как именно закончила свои дни Серсея; Джейме не спрашивал, но однажды, будучи в подпитии, Черноводный сам не выдержал. Его распирало от желания поделиться. Джейме с трудом выдержал несколько предложений, начиная с «Это надо кем быть, чтобы за пять ударов такую шейку не перерубить». Лучше бы он убил ее сам, мелькнула тогда тяжелая мысль. Задушил бы собственными руками — Джейме мог, были минуты, когда он едва сдерживался, чтобы не сделать этого. Не меньше его потрясло то, что Бриенна присутствовала на казни Серсеи и лишилась чувств.
«Она не сказала мне», — Джейме не знал, радоваться ли ему или огорчаться скрытности Тартской Девы. Если бы не письмо Сансы Старк — еще нужно было выяснить, чем он заслужил такое внимание девушки, Джейме Ланнистер нескоро бы узнал о том, какие испытания перенесла по его вине Бриенна. Дейенерис ей угрожала. Он стиснул зубы. Она звала ее шлюхой. Звала тогда, когда Бриенна даже не целовалась ни разу в жизни. Джейме мотнул головой. Ярость и ненависть нужно запасти для битвы.
Победить или умереть за любимую женщину. Всего пару лет назад он обрывал себя на мысли, что влюбился в Бриенну Тарт. Он говорил себе, что никогда не мечтал о ком-то вроде нее. Потом говорил, что не может тосковать по ней, как по возлюбленной, что это привычка, дружба, влечение, постылое одиночество — что угодно, только не любовь. Но время расставляло все по местам, как бы Джейме ни хотелось считать себя все тем же семнадцатилетним юношей, каким он был когда-то. Тогда Серсея могла заменить ему всех женщин мира и стать любой из них в его фантазиях. Но Бриенну заменить было некем. Тартская Дева была единственной в своем роде. Единственной в его сердце.
И вот теперь он согласился участвовать в сомнительном восстании, организованном братцем-перебежчиком, только ради нее.
Джейме Ланнистер смотрел на ворота Винтерфелла, на его стены, на то, как разворачиваются под окрики на валирийском Безупречные, как гортанно что-то выкликают дотракийские кхалы. Первые являли пример бесподобной, неповторимой дисциплины, у вторых уже, кажется, возникали свары между соседствующими отрядами. Армия Дейенерис была весьма разношерстной.
— Расходимся, — приказал Джейме, — резерв — Кракехолл. Марбранд, возьми передний фланг. Я зайду слева. Кто пойдет справа?
— Они не пустят все силы сразу, — заметил Марбранд, — и их в три раза больше, чем нас.
— Старки должны встать на нашу сторону, — упрямо покачал головой Джейме, — Джон не дурак.
— Если ты так думаешь, то я тоже надеюсь на это, — проворчал сир Аддам.
Джейме медленно выдохнул. Вновь взглянул на стены Винтерфелла.
Она должна быть где-то там. Почти наверняка, высматривает его. Или упрашивает Джона открыть ворота. Уговаривает одичалых присоединиться к Ланнистерам. Уговаривает Старков. Может быть, плачет одна в каком-нибудь укромном уголке. Но Джейме хотелось представлять ее на стенах, с полными непролитых слез голубыми глазами, которые так часто являлись ему во снах. Он замурчал под нос мелодию, на которую сами собой ложились строчки. Пожалуй, стоит, наконец, вспомнить дела юности и записать все те стихи и песенки, которые сложились сами собой за последние годы. Если они выживут…
«Мы должны выжить, — он качнулся в стременах, проверяя последний раз посадку седла, — я должен». Они пережили слишком многое, чтобы просто так пасть от рук каких-то рабов и кочевников из-за Моря.
— Дерьмо гребанного Неведомого! — ругнулся Бронн, хлопая Джейме по плечу, — глянь-ка. Она высылает вперед своих кхалов.
— Командует всем Мормонт. Он знает, что мы на открытой местности не так подвижны и быстры. Для дотракийцев это самая выгодная площадка боя, у них преимущество, — Джейме свистнул Идрику — сигналь! Они будут нас изматывать. Отходите к узким пространствам, ближе к лесу!
Оглянувшись на своих воинов, он сжал пальцы на мече.
«Ты славно потрудишься сегодня, Вдовий Плач».
*
…Иные были воинами. Как бы ни казались они страшны поначалу, через два месяца боев Джейме Ланнистер понял, что их поведение предсказуемо, так или иначе. Их можно было понять. А противник, которого можно понять, всегда уязвим, в той или иной степени.
Это воодушевляло.
Главным оружием, кроме драконьего стекла, валирийской стали и большего опыта выживания у Вольного Народа, был огонь. И сплоченность. Через полгода практически ежедневных боев Джон Сноу устал объяснять всем соратникам в Зимнем Братстве, как важно отринуть принадлежность к народам, кланам или сословиям.
Он сломал свои волчьи зубы о львиное племя.
Ланнистеры никогда не могли переступить через гордость. Падая на колени, они делали это ради выживания, но поднимаясь, не упускали случая отомстить за унижение. Джейме столько раз водил войска, попадая в западни и даже в плен, что для него не составило труда согласиться с доводами Бриенны: Старки лучше знали, как жить на Севере. Но еще лучше это знали одичалые.
Вольный Народ пленил сердце Джейме Ланнистера не сразу. Они были свободны, разумны и сильны. Они не нуждались в господах, чтобы нести за себя ответственность, а понятие «служить» им было неизвестно. И они подвергали осмысленной критике все, что относилось к обитателям мира к югу от Стены. Джейме, как и любой Ланнистер, критику переносил с трудом, даже обоснованную.
Постоянно отирающийся возле Бриенны Тормунд после того, как извинился за попытку похищения, предпринимал попытки ухаживания в среднем трижды за день. И не уставал. Джейме ревновал, злился, планировал страшные кары, но — и вынужден был учиться. Великанья Смерть знал что-то такое о женщинах-воительницах, чего Джейме при всем желании узнать не мог бы.
Хотя несколько раз они были на грани драки. Бронн подзуживал Подрика собрать ставки: кто из претендентов на пространство между ног Тартской Девы убьет другого. Джейме хотел набить морду и Бронну тоже. Бриенна считала, что весь этот фарс — сплошное издевательство, и проводила дни одна, мрачная, злая и недружелюбная.
Но когда прошло какое-то время, Джейме научился терпеть общество Тормунда. Это удавалось не всегда. Тормунд говорил о Бриенне. Много. Часто. Постоянно. Джейме признал Бриенну «своей женщиной» перед Вольным Народом, и было бы странно позволять другим мужчинам говорить о ней, пусть и сколь угодно хорошие вещи.
— Сейчас у меня две жены, — делился Тормунд, — одна умерла. Женщины мной всегда были довольны. Даже одна ваша южная леди как-то приглашала к себе, — в голосе дикаря послышалась гордость, — ей хотелось от меня сыновей, но пришлось отказать: там меня все называли «милорд», и было слишком много дурацких правил.