— Может еще и полегчает? — безнадежно понадеялся Семёнов, внутренне понимая, что нет, это все. Конец взводному. И продолжал сидеть.
Момент, когда взводный отошел, Семёнов не засек. Просто отвлекся — у раненого слезинка поползла из закрытого глаза, пока боец за ней наблюдал — взводный перестал дышать, тихо, незаметно. Не вздохнул в очередной раз. Только нос еще больше заострился. Семёнов посидел еще немного, собрался с мыслями, тяжело встал, подтянул шинель, которой был накрыт взводный, на мертвое лицо. Подошел к сидевшим неподалеку.
— Умер? — утвердительно как‑то спросил Петров. На этот раз серьезно спросил, без шуточек своих дурацких и слово сказал человеческое — не коньки отбросил, или там дуба нарезал, или окачурился как он говаривал раньше про других покойных.
— Умер — просто ответил Семёнов.
— А тебе чего сказал? — уточнил Петров.
— Часы велел взять и сапоги. На хлеб поменять, если что.
— Понятно… А с этим как? — кивнул Петров на очумевшего Лёху.
— Нашим велено доставить в целости и сохранности. И переодеть, чтоб внимания не привлекал.
— Легко сказать. И наши тут рядом и промтовары на каждом шагу — проворчал Петров.
— Ладно тебе. Что‑нибудь придумаем. Сначала Уланова похоронить надо.
Петров кивнул. Его лопатка саперная осталась рядом с вещмешком у стрелковой ячейки, но Семёнов свою уволок, да и Жанаева сохранился миномет–лопата, так что выкопать могилу для командира было просто. Сменяясь, вырыли в рыхлой лесной почве соразмерную с маленьким лейтенантом могилу, аккуратную, уважительную. Постояли, помолчали. Потом Семёнов деловито снял с уже холодной руки тикающие часы — тяжелые, увесистые, с откидной решеткой вместо стекла, чтоб в темноте можно было на ощупь, потрогав стрелки, понять сколько времени. Стянул хромовые сапоги, такие маленькие, что впору было женщине носить. Еще осталось от командира в наследство фуражка, ранец с личными вещами и кожаная планшетка. Да еще приказ этого чудика пасти и охранять. Пока не подвернется грамотный человек, который, может, что полезное и узнает. Сам Семёнов сильно сомневался в этом, больно уж видок у клоуна был нелепый. Артист, наверное.
Петров, было, стал класть на дно могилы свою шинель, но Семёнов его остановил, наломали и нарезали ножиком еловых лап и березовых веток, хорошую подстилку сделали, как для живого постарались. Аккуратно уложили на ветки легкое тело, накрыли лицо фуражкой. Все‑таки получалось как‑то нехорошо, не такой человек был Уланов, чтоб его хоронить как по старому проклятию, где ни дна, ни покрышки желают, но гроб в лесу взять было негде, а шинель нужна была живым — ночи уже холодные. На покрышку пустил Семёнов свою шинельку, рваную до безобразия. Да и то, под укоризненным взглядом Петрова — рукава от нее оторвал. Ну, городскому не понять, а из рукавов решил Семёнов сделать чуни для клоуна. Лапти бы лучше было бы сплести, дело в общем недолгое, только вот лип рядом Семёнов не видал, лыко драть не с чего, а из бересты плести сложнее, да и тот же кочедык сначала вырезать надо, колодку какую–никакую сделать. Не до того.
Бросили по горстке земли в могилу и засыпали ее, сделав аккуратную насыпь. Обхлопали лопатками, подумали, как отметить. Обстругали две палочки, связали нитками и самодельный крест воткнули как положено. По военному времени, да еще и в окружении — не так уж и плохо получилось.
Вещичек у командира оказалось совсем мизер — белье ушло раньше на перевязки, жратвы разумеется не было, нашелся старенький свитер, наставление по стрелковому делу, полурастрепанный устав, несколько карандашей, тетрадка с разными хоззаписями без половины страниц и полупустой кисет. Самое ценное кроме кисета — еще ножик складной, острый, старенький, но ухоженный и наточенный. На самом дне ранца нашлась еще плащ–палатка и противоипритная накидка из промасленной бумаги. Жаль раньше не нашлись — шалашик для раненого был бы уютнее. Еще в кармашке ранца нашелся початый «мерзавчик» с водкой и завернутая в вафельное полотенце бритва «Золинген».
Теперь надо было решать — куда и как двигаться дальше. Поделили вещи, ранец забрал себе Петров, плащ–палатку навернули на Лёху, чтобы не так мерз и не отсвечивал своими дикими цветами одежонки в лесу, карандаши и тетрадку, вместе с сапогами и часами прибрал хозяйственный Семёнов — он в этой маленькой группке был вроде как старшиной, а планшетку взял себе Жанаев, ранее забравший и карабин умирающего. До того был он вооружен 37 мм. минометом–лопатой, чудом какого‑то умника–конструктора и в бою весь запас мин выпулил, оставшись практически безоружным. Потому, когда стало ясно, что взводный уже свой карабин в руки не возьмет, Жанаев коротышку легонькую забрал себе. На кой черт ему еще и планшетка — никто спрашивать не стал, потому что внимание отвлек этот самый клоун из будущего — неожиданно его начала колотить крупная дрожь и он сел, где стоял.