— Мирицца.
Это была чистая правда.
Во-первых, я не сомневался в том, что былой вражды он давно не питает, просто как выйти из тупика не знает, вот и косит под обиженного, и отшельничает напоказ. Во-вторых, хотелось уже внести ясность и обозначить свою позицию: дескать, не слепой, хватит прятаться, все мы взрослые люди и понимаем, к чему идёт, и слава богу, что идёт, торопиться особо не рекомендую, но и палок в колеса не ждите, всегда рядом и, если чего, свистните только — слуга покорный.
— Ну, заходи, гостем будешь, — перебил Тимка мой поток сознания и подвинулся: садись, коли так.
Я благодарно кивнул и сел.
— Курить позволишь?
— Твои лёгкие…
— Не возражаешь, то есть.
— То есть, не возражаю.
Просто какой-то приём великосветский, а не семейный портрет в интерьере…
А чего ты хотел? Переговоры у вас. Потому и протокол. А переговаривать — известно — годами можно.
Взгляд невольно скользнул на стоящий в углу карабин. Тим заметил, встал и сунул его за потолочину.
— Чтоб не думалось.
И, выудив из-под лавки дедову кружку, набулькал в неё из снова полного штофа.
— Квасишь, смотрю? — осведомился я, как можно безобидней. — Нешто, старый рецепт оставил?
Внешне пойло и впрямь напоминало заветный квасок. Только вот запах какой-то… удручающий, что ли…
— Да нет. Собственного приготовления.
— А чего это такое?
— Сома.
Сома, сома, сома, — заклокотало в мозгу… а, ну как же! Сома!
— Мухоморы, что ли, варишь?
— Грамотный, — похвалил он и поглотил.
С завистью следя за ходящим туда-сюда кадыком, я вспомнил всё, что слышал когда-то об этом шаманском зелье. Наркотик по сути. Должен тонизировать, возбуждать и уносить. Но по парню не заметно…
— Угостишь?
— Да пей, если не боишься, — он нацедил и мне и кивнул на кастрюлю под лавкой. — На всех хватит.
Я попробовал. Полное дерьмо.
Типа выдохшегося пива. С другой стороны, для предстоящей беседы самое то.
— Ну, давай, — не выдержал Тим. — У тебя по пунктам припасено или как пойдёт?
— Да нет никаких пунктов. Пришёл сказать, что прекрасно тебя понимаю. Что надеюсь, и ты меня понял. Что давай покончим со всем и баста. Ни тебе оно не нужно, ни, тем более, мне.
Он хмыкнул.
— А если с переводом? — насторожился я.
— Перевожу… Мне — не надо, а тебе — тем более… Не умеешь ты мириться. Только строить умеешь.
— Чёрт его знает… Наверно… Но ведь правда очень неуютно: трое нормальных людей, которым абсолютно нечего делить, живут как через колючую проволоку… Представляешь: я сегодня проснулся с мыслью, что мне наконец-то глубоко симпатично всё население планеты. Целиком!.. Мы же одни остались. Лёлька, ты да я…
— Ну почему же одни… Егорка ещё есть. И другие…
— Тим, давай так: живы они или нет, мы не знаем, и вероятность того, что…
— Да не надо вероятностей. Ты трупы видел? Я нет. Дедов — да, сам закапывал. А братишка и батя с мамкой пока без вести пропавшие. Так что заткнись, пожалуйста, а то у нас снова ничего не получится.
— Ну ведь и я о том же, — а вот это я уже врал, об этом-то я в последнее время вспоминал всё реже, но других путей для наведения мостов не видел. — Когда на поиски двинем?
— Когда ты двинешь, не знаю, я вторую неделю двигаю. Правда, недалеко, чтобы к вечеру назад. Только херня это всё, а не поиски. Идти — так уж всерьёз, а не на прогулку…
— Не: нормально! А почему один?
— Потому что это моё дело…
— Тимк! — придумать, чего именно Тимк, я не успел.
— Ещё будешь? — выручил он.
— Давай.
Двинули ещё по глотку. Определённо гадость.
— А её закусывать не надо?
— Ну, если только ими же! — бзднул мой корчмарь.
— И то правда, — хохотнул и я, отметив про себя, что его манера общения всё больше напоминает Дедову. — Ты только не думай, что опять с наставлениями лезу, но сам ведь понимать должен, не имеешь ты права вот так вот бездумно.
— Да ну? Моя жизнь, как хочу, так и трачу.
— Не совсем, Тим. Хватит ваньку-то валять. На тебе ответственность лежит. И страшно даже подумать, какая.
— А, ты об этом…
— Я — об этом.
— Ну, это практически тост.
— Не спорю. За это превсенепременнейше!
Через полчаса мы черпали уже из кастрюли…
— Слушай, а ликёрчик-то забирает!
— Да уж, говна не держим…
Он нравился мне, этот вьюнош. Нравился всё больше. Своей непоправимой обстоятельностью и готовностью к завтра. Я даже завидовал ему. Серьёзно. Да, ершист. Да, упрям. Да, жаден на чувства (та зуботычина не в счёт: форс-мажор) — в общем, абсолютный не я… Но кто сказал, что все должны быть тобой?.. Здоровый цинизм, если вдуматься, вернейший из залогов крепкой семьи, и ты последний на земле, кто знает об этом не понаслышке. И коли уж вызвался в сваты…