Выбрать главу

Я, естественно, блинкнул и спрыгнул вниз: чёрт с ней, с трубкой, табачок-то у меня ещё остался, пойду хоть козью ногу какую сверну.

— Ну, не хочешь как хочешь, — загнусела она вдогонку. — Подштанники уж тогда, что ли, поменяй.

— А хамить тебе не идёт, — буркнул я из-за двери.

— Кто хамит? Я не хамлю, я заботюсь.

Вот возьму щас и тоже в лес уйду! — подумал я, кляня всё и вся, включая так легко согласившегося свалить Тимку. — И сама о себе заботься!

Ночь выдалась полнолунней давешней.

Светило прямо в окошки. Да и вообще, к рассвету шло. Гулкую тишину нарушал лишь отчаянный грохот лупящегося о стекло мотылька: оказавшийся в западне, он очень хотел назад, на волю. Он видел её и не мог уразуметь, что это такое его не пускает. И бился, бился…

— Ты спишь?

Пауза.

— Нет.

Пауза.

— А чо?

Долгая пауза.

— Так. Неохота.

Ещё дольшая.

— Иди сюда.

Чуть короче, но всё равно через раздумье.

— Ну иди, а?

Почти сразу:

— Не могу.

Снова пауза.

— Можешь.

Ещё одна. Мучительная и бестолковая.

— Тогда не хочу.

Тут же:

— И хочешь.

Пауза.

— Не заводись.

Бесконечная пауза и взрыв:

— Ну и пожалуйста!

— Лёльк!

— Всё, сплю я, не мешай!

От выкрика этого или ещё почему смолк даже мятежный узник у окна…

4. Скромное обаяние шизофрении

Говорят, здоровому человеку на то, чтобы уснуть, требуется семь минут.

Говорят, это лучший тест на сбалансированность нервной системы. Как пользоваться им практически — загадка. Но если говорят, значит, кто-нибудь да проверял?

Для уточнения этой гипотезы мне недоставало самой малости — здорового человека. И вообще: если кто полагает, что после таких разговоров можно закрыть глаза, сосчитать до четырёхсот и баиньки, то наше вам с плащ-палаткой!..

Говорят (же), что некоторые засыпают не от нехватки потрясений, а наоборот назло и вопреки им. Что подобным образом реагировали на стресс Ленин, например, с Блоком. То есть, говорят, наверное, про многих — я слышал об этих. Ильич, в частности, проспал открытие исторического Второго съезда. Вышло довольно курьёзно: Аврора по Зимнему палит, вождя в Смольном в президиум выбирают, а вождь где? — а вождь в отключке: перенервничал и сморило. Потом, правда, очухался, примчался на трибуну, и давай реформами сыпать: мир народам, землю крестьянам плюс немедленный мораторий на смертную казнь. Аж до июня будущего года — ни-ни.

То же примерно и с поэтом, хотя и слегка по иному поводу: услыхал о подавлении Кронштадтского мятежа — и шварк на боковую. Меня, говорит, знаете ли, в такие минуты очень подушка манит. Очень…

Аналогичным образом вела себя и одна из моих жён. Иной раз так насобачимся, что единственный выход — пасть друг дружке в объятия и окончательно доломать диван (говорят, идеальный способ снятия всех противоречий). И вот я вышвыриваю бычок и возвращаюсь с балкона с самыми радужными намерениями, а благоверная уже под этих двоих, не к ночи помянутых, косит. Да так, что стёкла в серванте гудят. Не разумела, бедняжка, какой съезд просыпала…

Короче, с полчаса ещё я гадал, чем вызвана патологическая Лёлькина сонливость — соловушка засвистела на второй минуте — избытком здравого смысла или так ненавистной мне в их сестре толстокожестью (будто не одно и то же!), после чего ужом сполз с печи, прихватил одёжу с обувкой, письменные принадлежности и — в рассвет.

Искусством выводить каракули наощупь я владел сызмальства, и, расположившись на ступенечках, что ваш Ленин, приспособил бумагу на коленку и застрочил:

«Уважаемая редакция! Ввиду радикально изменившихся обстоятельств выражаем крайнюю озабоченность». Точка. Иногда не нужно ничего уточнять. Всё ж и так ясно. И вообще: поменьше воды, сразу к делу: «Наши предложения. Первое: передайте автору, что лох. Мнение не консолидированное, но место имеет. Консолидированное-то как раз обратное: молодец, автор! Иной бы не устоял, а этот вторые сутки лох лохом, чего бы оно ему ни стоило. Спешим уведомить, что намерены следить за дальнейшим с удвоенным, однако предупреждаем заранее: как бы то ни — число недовольных всё равно превзойдёт. А не нравится — пускай встаёт на наше место и выбирает, кто ему самому более по душе: растлитель или рохля. У нас претензий к любому хватит. Таких, что не отмоется… Второе: нельзя ли как-нибудь прояснить судьбу убывшего в лес юноши? Понимаем, что задача непростая. Но на то ж и автор! Мы, что ли, должны за него выдумывать? Можно же, наверное, отдельную главу посвятить рассказу про мальчика с собакой и собственно лес, от подлостей которого мы начали уже как-то остывать. Автор помнит вообще, с чего книжка начиналась? И третье: не надо, пожалуйста, больше никаких Лёнек с Томками. Одна от них путаница. Палыч-раз, Палыч-два… Мы лично, никакой заметной разницы между этими придурками не наблюдаем, с нас и одного хватит. И пусть разлюбезный автор не прячется за вымышленных персонажей, а пусть предметно и по возможности подробно держит нас в курсе происходящего между ним и девочкой, к которой тут у некоторых тоже вопросы насчёт поведения и вообще. А у этого второго пусть чернила кончатся, и писать ему будет нечем, вот и никому не обидно, и это, считайте, в-четвёртых…»