— Я думал ты подскажешь.
— Подсказать мож и не подскажу, а помараковать помаракуем — стужу-т вам всё едино со мной пережидать.
— Постой, постой…
— Да ты не перечь! Не нынче-завтрева насовсем польёт. А топать вам не сотню вёрст и не две. А то и крухаля. А зима у нас о-о-ох студёна…
— Да погоди ты, старый! Ты чего пугаешь? Какого кругаля? Ока — где? в какой стороне?
— Кака Ока?
— Река Ока!
Он опешил до того неподдельно, что под ложечкой у меня натурально засосало. И где-то под чажечкой — тож.
— Обь знаю, — задумался дед, — Амур знаю. Про Карачун-речку слыхал. А как её… Оку? — нетути тут никакой Оки.
— Да где ж мы тогда, дедунь?
— Сказываю ж тебе: в Муромах. А по-нашенски в Шиварихе. И ход отседова токмо один. И то коли подвезёт лаз сыскать а ты заладил — пойдём, пойдём…
— И сколько, значит, отсюда до людей этих твоих вёрст? — я понял, что Солярис кончился: начинается Сталкер.
— Для начала тышшу ложи. А потом: хто сказал до людей? Отседова я сказал. А про людей ент ты уж сам.
— Дед, ты соображаешь вообще, чего несёшь?
— Я ща в лобешник-та табе закатаю, враз и допрёшь сображаю ай нет.
Вот честное слово, в лобешник бы мне сейчас никак не помешало. Сознание моё расслаивалось. Я не понимал уже ничего, кроме того, что старик говорит чистую правду.
— Таки вот, значицца, шанюшки, Андрюх…
Ещё не легче!
— Постой-ка… А ведь я тебе имени не называл.
— От те сядь-подвинься! Да хто ж ты ышшо-то будешь коли первым зван?.. Тимошк, а Тимошк! — заорал он ни с того, ни с чего. — Ползи сюды, лодырь! Чиёвничать, чай, пора…
Тим выполз по первому кличу.
— Дуй отлей и ташшы самогрей. Понял?
— Понял!
— Да сахарку там прихватитя не жалейтя.
— Один секунд, — и Тим умчался вслед за Лёлькой, тоже не спрося ни про самогрей, ни про сахарок…
Кобелина вскочил и потрусил за ним.
— Признал паскудник, — осклабился хозяин и полез за кисетом. — Враз перьметнулси! Знат службу шельмец. Вот едак же и к мене прибилси. Бабка указала он и рад старацца. А до поры-то я и сам яво пуще нечистова боялси ан приставили, он и присмирел…
Я уже даже и не кивал. Ум мой окончательно зашёл за разум и в поисках обратного хода не метался.
Всё правильно: в ополоумевшем лесу стоит чудная мёртвая деревенька, она же сяло — пуп земли, равноудалённый от всех ведомых и неведомых дорожек; посреди ея сидит обезножевший русский Гомер, а покой аэда стережёт Вечный, понимаешь, Пёс…
— …а я ей и предьявляю: нобелевской не нобелевской, а слох отменный! расчудесный можно сказать для космополиту слох: не хлядя на припахивашшийпотом ключ подходяшший к множеству дьверей!.. А? Песьня ж!
— …а-а-шеламлённый первым поворотом, — добил я на автомате.
— Абаротом, — поправил старик, — абаротом милок!
— Да поворот у него, а не оборот…
— Ну ты мне ышшо давай покалякай! Редахтор хренов! От таких вот редахторов…
Вступать в литературоведческий диспут было уже выше сил (дед бы наверняка поправил: не сил, а силов). Мне теперь только бросилось в глаза, что седые, как сам, валенки старика и телогрейка поросли по швам плотным буро-зелёным мхом (мохом!). Подмывало привстать и глянуть — а нету ли заодно по-на шапке гнезда с, не знаю уж, кукушатами, что ли?..
Сколько ему? восемьдесят? или все сто? а Кобелина и того старше… Им бы сюда ещё кота учёного до кучи — свои нам сказки говорить. Хотя зачем кот? — дед кот и есть! дед, слышь? хвостом не богат? Нету? Ну и без хвоста пойдёт!
А ты, собственно, чего хотел? Чтоб тебя в интернет-кафе отвели? нате, мол, присаживайтесь, известите кого надо, что возвращаетесь, кофейку не принести?.. Чтоб автобус подошёл — рейсовый? А ещё лучше Волга с шашками: хто, дескать, заказывал такси на Дубровку?
Угомонись, Андрей Палыч! Сиди и внимай. И на ус мотай, пока дают. Оки — НЕТУ!
— Эва… Никак назад вихляють? — прервал дед мой бред, прислушавшись куда-то вбок.
И из-за церквушки вырулила целая процессия: Кобелина с языком на плече, за ним Лёлька, придерживая подбородком стопку глиняных черепков, и следом Тим с самоваром — загляденье! Чисто дачники перед файф-оклоком…
— Чаво расселси-т? — шумнул на меня вождь. — Давай лучину щяпи! А ты, Тимох, метнись к озерцу, воды черпани.
Пацана как отсутствующим ветром сдуло.
— Усё путём, красавица?
— Ага! — Лёлькино лицо лучилось довольством. — Там та-а-ако-о-ой до-о-ом! Я тебе (мне, надо понимать) потом всё покажу… Вот сахар, баранки вот. А ещё варенье какое-то, можно? — и сунула в руки деду малюсенькую баночку, бумагой залепленную.