Брезгливо обшарил карманы висевших на гвоздиках халата и брюк — пусто. Куклу, непристойно раскрашенную губнушкой, в руках повертел. Башмаки непарные с танкетками по углам распинал. За занавесочку, угол запечный отгораживающую, заглянул с надеждой не обнаружить там скелет кого из обитателей или засидевшихся лишку гостей — бог миловал: абсолютно пустое пространство метр на полтора.
Темень и… сквознячок.
Эге! Пригляделся — проём в стене. Натуральный проруб. Но кабы во двор — из него бы свет пёр, а тут не больно-то. Ишь ты, коморка папы Карлы…
Ну, чего: шмыгнул носом, пожалел, что не предупредил, куда намылился. Хотя, если сгину — им, что ли, сюда лезть? Вот уж не надо, и одного закланца хватит. Поэтому занавеску-то за собой от греха задёрнул и шагнул, чуть не пополам согнувшись — точно на Буратину тоннельчик рассчитывали. Или на кролика белого…
Вот всё-таки не слишком умный ты, Андрей Палыч, человек. То полдня издали мандражируешь, а то и секунды не подумав — в самое пекло. В смысле, в самый холодок (это я остановился и уговаривал себя не метнуться назад).
Коридор. Узкий, но не давящий. Три шага и поворот направо (запоминай!), ещё три — ещё направо. Потом налево и будьте счастливы — без никаких дверей, потому как фиг бы я за какие-нибудь ещё двери стал соваться, тоже мне Алису нашли — неоглядная зала с ровными рядами столиков и многоярусными стеллажами вдоль стен.
В читальном зале американского конгресса, врать не буду, не сиживал, в Ленинке тоже. Но открывшееся взору книгохранилище не уступало, думаю, ни тому, ни другой.
Что испытал? Для начала зуд по всему телу. И жгучее желание извиниться и потихонечку назад. Потому что хватит надо мной издеваться. А будь обжорой, меня бы что, в Елисеевский гастроном образца 1975-го запустили?.. Но извиняться было не перед кем. И я как тот баран стоял и глазел на буйство собственной, надо полагать, фантазии.
Вот оно, пятое или какое это у них измерение. Без особых премудростей. Простой ситцевой шторкой от первых четырёх отгороженное. По ту сторону предбанник — для тех, кому сюда без надобности. А имеешь потребность не только выпить-закусить да шмару дежурную на койку запрокинуть — сунься за тряпочку, и ты тут. А что — грамотно! Предельно дёшево и непредсказуемо сердито.
Ну и где ты, мой некогда здоровый скепсис?
Бермудского треугольника, говорите, нету? Абсолютно с вами солидарен, нету и быть не может. Пока вот так же за угол не свернёте и не окажетесь прямиком посреди него, родимого.
Страх постепенно перетекал в плоскость рационального: хотелось, знаете ли, быть уверенным, что коридорчик за спиной не рассосётся и в случае спешной ретирады выведет куда положено, а не, скажем…
Момент! Никаких скажем! А то, небось, куда скажем, туда и выведет… Но ровный свет классически зелёных ламп завораживал и манил. И от пестреющих переплётов веяло не опасностью, а радушием и надёгой.
Ну, здравствуйте, друзья! Кто сказал? Пушкин. Кому? Книжкам. Только он, кажется, не здоровался, а как раз прощался. Хотя, у нас здесь всё так запуталось, что прощания со здоровканьями давно уже местами поменялись. Да и что там под корешками — в самом деле буквы или муляжи, куклы из чистой бумаги? И утомившийся гадать я направился к ближней полке…
Не собираюсь дразнить описанием увиденного — скажу, что понял бы меня любой книгочей: это была библиотека мечты. Что оно такое объяснять кому-нибудь?
Вот вы на чём помешаны? На вольвах с мерседесами? Тогда закройте глаза и представьте, что у вас в подвальчике персональный гараж на полгектара, а там весь франкфуртский автосалон…
Небом грезите? штурвалом?.. Считайте, что попали на Ле-Бурже. С правом забрать домой парочку монопланов в подарочной упаковке…
Да как же это попроще-то… Марки, скажем, собираете, и собрали все, кроме одной — естественно! — Британской Розовой, будь она неладна, Гвианы. И вдруг звонок в дверь. Открываете — а там это он, это он, ленинградский почтальон. И суёт вам конверт, а на конверте она, сволочь восьмиугольная, с корабликом чуть различимым…
Нет? Не убедительно? Ну я уж и не знаю тогда… Винные подвалы Николая Второго у вас в серванте… Алмазный фонд России на антресолях в коробке из-под ксерокса… Кастрюля украинского борща после двадцати лет тюремной баланды…
Или так давайте: допустим, вы страстный меломан, и оказываетесь в тёмном зале пупкинского районного дома культуры, а на сцене живая Каллас с «Каста дивой». А за спиной у неё — на подпевке (на какой подпевке? зачем?) десять величайших теноров всех времён, имён которых через запятую и не озвучишь, потому как это же просто с ума сойти от одной только мысли, что они — и вместе. А в оркестровой яме — да-да, в яме пупкинского ДК — Лондонский симфонический, в полном составе, включая рыхлую белокурую арфистку. А за пультом мелькает проплешина маэстро Тосканини. А на сцене, в уголку — стейнвей, а за ним старенький Рахманинов. И до кучи уже из кулисы в кулису Барышников мечется, импровизирует по ходу: разбежится, бух на коленки, и едет, едет…