Из проходной мы с Катей выходим вместе. Я все еще не в себе от ее внезапного появления и не знаю, как спросить, почему она так вдруг приехала. «Идем заре навстречу» прямым ходом к Кате в общежитие. Солнце, сторукий маляр, уже на лесах и наводит утренний глянец на ведовские небеса.
Катя о чем-то говорит, но я не слушаю ее. Я весь во власти другого чувства — зрения. Шагаю вполоборота к Кате и, не сводя с нее глаз, думаю: «Какое счастье, что она приехала!»
РАСПЛАТА И НАГРАДА
…Солнце смотрится в круглые зеркальца бочек и, недовольное, морщится. Хотя чего морщиться! Вода в бочках чистая, свежая, без единой ржавой родинки. Старик Хомутов внял голосу уличной «комиссии чистоты» и, чтобы не разводить антисанитарию, сменил воду в бочках. «А, — догадываюсь я про солнце, — морщится потому, что ветерок морщит воду».
Мы вот уже с час не спускаем глаз с бочек. Сидим на продутом ветром дворовом крылечке и смотрим на них как загипнотизированные. Мы — это Валентина Михайловна Ляличкина, представитель власти, я и Вера Сергеевна, понятые, и журналист Федин. Впрочем, никакой он не журналист. Просто прикидывается перед стариком Хомутовым, хотя, на мой взгляд, старик Хомутов давным-давно разгадал его игру. А нам и разгадывать не надо было. Он сам представился: «Инспектор уголовного розыска».
Крыльцо дома не совсем удобное место для сидения — не партер в театре, — но Федин, взявший над нами власть, приказал, и мы сидим, смотрим на проклятые бочки, недоумевая, что и как в них можно запрятать.
Старику Хомутову сказано: обыск повторный. Ищем то же, что и раньше искали: самогонную аппаратуру. Но мы-то знаем, совсем не то!..
Два дня, как приехала Катя. Три дня, как я нашел банк денег. И полмесяца с того дня, как инспектор Федин, ведавший в Москве нашим городом, получил по телефону странное известие. Звонили из Хабаровска. Там умерла некто Земная. Родственников у покойницы не оказалось, и все ее имущество пошло государству. Имущество так себе, ни мехов, ни серебра, ни золота, но это-то и странно, потому что покойница, судя по сберегательным книжкам, была весьма богатым человеком. В разных городах на ее счетах хранилось до ста тысяч денег. Но и это не самое странное. Вместе со своими книжками покойница держала чужие, на имя некоего Хомутова. Так вот у этого Хомутова, как и у покойницы, тоже немало было вкладов, тысяч до пятисот, которые он, как и она, держал в тех же городах. Правда, было и исключение. Наименьший из всех вкладов некто Хомутов держал в городе Ведовске. Вот Хабаровск и запрашивал Федина, не может ли тот по своим каналам разыскать Хомутова на предмет возвращения ему сберегательных книжек? В другие города посланы аналогичные запросы. Федин, конечно, без труда разыскал старика Хомутова. Но с возвращением книжек не спешил, решив исподволь выяснить, как старику Хомутову удалось накопить такое богатство.
Первый обыск, в котором он принял участие, ничего ему не дал. И вот второй. На этот раз Федин знает больше прежнего. Я уже рассказал о кладе, найденном в хомутовском фургоне. Но это, помню, его не так удивило, как мое второе сообщение, о том, что Ульяна-несмеяна, покинув завод, уехала в Хабаровск. «Странно, странно, — сказал Федин, — я ведь так и не успел порыться в архивах».
Старик Хомутов, как лунатик, — хотя лунатиков, кажется, днем не бывает — слонялся по двору с метлой, но не подметал, просто так, носил ее с места на место, и, достигнув ворот, тут же направлялся к сараю, а оттуда к крыльцу, чтобы снова повернуть к воротам. Что-то в его движениях было от волка, загнанного в клетку. Да и двор, весь опутанный веревками, на которых кое-где сушились мешки, напоминал волчью клетку.
«Бочки… В них, по-моему, и загадка и ответ. Как в том фургоне», — сказал перед обыском Федин. Про фургон никто ничего, кроме меня, не понял, а про бочки дошло. И вот мы сидим на крыльце, как в амфитеатре, и не спускаем глаз с бочек, которыми сплошь уставлен хомутовский двор. И что в них загадочного?
Но Федин знает что. Давно знает. И хочет проверить себя на нас. Но мы, увы, в детективы не годимся и, сколько ни смотрим на бочки, не замечаем в них ничего особенного. Бочки как бочки…
Федин встает и, сочувственно посмотрев на нас, сходит с крыльца. Идет навстречу ползущему от ворот старику Хомутову. Говорит что-то. Принимает из рук в руки метлу и кивком благодарит. Обходит бочки и сует в них черенок метлы. Не просто обходит, а по ранжиру, сперва маленькие, потом средние, потом самые большие. И не просто сует, а придерживая черенок пальцем на уровне верха первой по калибру бочки. Ну, кажется, все пропырял. На нас не смотрит. Сам туча тучей. К предпоследней подошел. И как шпагу вонзил в нее черенок лопаты. Насторожился. Вынул черенок и погрузил в оставшуюся бочку. Вернулся к прежней и, не сдержавшись, подмигнул нам. Еще раз смерил и махнул рукой, подзывая нас, понятых, и Валентину Михайловну. Махнул и старику Хомутову, но тот перекрестился и отвернулся, словно призыв его не касается.