Ма задумчиво уставилась в потолок и сделала затяжку. Лиза так и глядела на неё, примостившись на краешке клиентского кресла. Она проглотила комок в горле, облизнула высохшие и воспалённые губы.
– Эх ты, – сказала ей Ма и спрыгнула с подоконника. Покопалась в верхнем ящике тумбочки, достала тюбик с какой-то мазью. – На, кругом рта помажь. И купи себе такую же, не забудь. Ну, пошли дальше. Когда смещается функция дочери, это само по себе плохо, потому что дочь – юный человек, ей бы расти, идти вперёд, а ей приходится играть роли людей уже поживших или, чего доброго, старых. У неё отбирают часть жизни, самую лучшую часть. А если дочери приходится играть роль Жены, то это попахивает инцестом, будь он проклят.
Ма помолчала.
– Я женщина, – сказала она, – и женщинам сейчас сочувствую, а надо бы сочувствовать всем. Хуже всего для мужчины – когда смещается функция матери. И в этом случае чаще всего виновата мать.
Лиза кивнула.
– Да, – сказала Ма, – это дело известное, когда свекровь ревнует сына к невестке. Но бывает ещё хуже. Вот как у нашего Кирилла Вадимыча. У него мать не только Жена…
Марта Андреевна докурила, затушила бычок и, поморщившись, махнула рукой.
– …но и Дочь, – понимающе закончила за неё Лиза. И заговорила горячей, сбиваясь: – Она… она в его сознании всё время меняется. Как привидение, честное слово, Ма. Как ведьма. Она то могущественная и тёмная, всевидящая, страшная… как гроза ночью, то загадочная и такая… эмоциональная, а потом вдруг беззащитная и непонятливая…
Ма размышляла.
– Ведьма… – пробормотала она, скосоротившись. – Дура она, а не ведьма…
Лиза опустила взгляд. Она не знала, что сказать, а кроме того, её потрясла картина, которую она сама только что описала. Она не подыскивала слова, не собиралась с мыслями, просто говорила о том, что видела – но из этого рождалось нечто большее…
– Ма, – осторожно спросила она, – а ведь я сейчас описывала… ну… то есть…
– Царицу Шаммурамат, – фыркнула Ма и сказала уже серьёзно: – да, ты описала прекрасный образ женщины. С большой буквы.
– А почему так вышло… – уныло сказала Лиза, – ну, это… почему получилась – дура?
Ма расхохоталась. Потом напустила на себя загадочный вид и заговорила:
– Всякий, кто гнетёт то, чему предназначено расти, и поддерживает то, чему предназначено погибнуть… круглый, набитый, полный дурак! – закончила она резко и звонко хлопнула в ладоши. – Лизка! Чего мы тут сидим, лясы точим? Работать пора!
Лиза улыбнулась.
Лиза работала.
Ма расположилась у себя за столом, клиент – в удобном кресле перед нею, Лиза стояла в сторонке, в тени, у шкафа в углу. Она не любила сидеть во время работы: рисковала забыться и уйти слишком глубоко. Она была очень хорошим медиумом.
Лиза работала и знала, что у мальчика Кирюши никогда не было девочки, что он никогда не был влюблён, что он хотел бы поговорить об этом, но не решается. Ещё – что он считает Лизу красивой, как фотомодель, и ему мучительно стыдно показывать надменной красавице свои жалкие, убогие мысли… грязные, стыдные мысли. Лиза окунулась глубже в его сознание, и губы её тронула улыбка: хотела б она вправду быть такой принцессой. А что до мыслей, то Лиза видела мысли многих людей, и ничего особенного Кирюша не воображал. Её, напротив, удивляло, что он не любит порнографию и не испытывает желания мстить женщинам.
Она спускалась всё ниже и достигла наконец бледной поверхности, напоминавшей поверхность воды. Это была тоска – жгучая тоска одиночества, мучившая Кирюшу. Такая же тоска жила в сердце Лизы. Сердце её отозвалось эхом, она зажмурилась и беззвучно вздохнула.
«Лиза!» – мысленно позвала Ма.
«Я в порядке, – ответила Лиза, – можно начинать».
Ма кивнула.
– Давайте немного отвлечёмся, – сказала она клиенту.
Кирилл Вадимыч покорно кивнул.
«Мы ни разу не говорили с ним о женщинах и об одиночестве, – подумала Лиза, – странно это». Они тратили часы и часы на анализ его отношений с матерью – тяжёлых, страшных, ещё более мрачных, чем у Лизы, но дальше не шли. «Может быть, сегодня, – думала Лиза. – Ма что-то задумала». Пока что Марта Андреевна спрашивала, Кирилл Вадимыч отвечал: всё шло как обычно.
– Расскажите, как вы представляете себе свой дом, – вдруг попросила Ма.
– Квартиру? – рассеянно сказал Кирилл Вадимыч. – Ну, мы живём в двухкомнатной…
– Нет. Идеальный дом. Воображаемый дом, в котором вам хорошо и спокойно. – Ма поглядела на него и уточнила: – Необязательно настоящий.
Кирилл Вадимыч снова кивнул, лицо его выразило облегчение.
Он подумал, помялся и стал описывать дом на дереве – то ли волшебный, то ли игрушечный детский домик. Из жёлтых струганных досок, с двускатной крышей. Ма кивала, чуть улыбалась, задавала наводящие вопросы, и он разговорился. «Туда можно забраться только по веревочной лестнице, – говорил он, – а потом втянуть её наверх… На окошках резные наличники, а внутри пахнет деревом. Из окошек далеко видно…»
«Труднодостижимое, – отметила Лиза, – воображаемое, неустойчивое, необычное, в то же время инфантильное».
«Не думай! – пришло ей от Марты Андреевны. – Чувствуй!»
Лиза покраснела от неловкости и послушно почувствовала.
«Дом на дереве, – почувствовала она, – это то, что отвлекает. Он украшение. Он иллюзия. Он ненастоящий».
И глаза Марты Андреевны сузились.
– Это ваш дом? – вслух, громко и напористо спросила она. – На дереве действительно ваш дом?
– Да.
– Опишите само дерево. Какое оно?
– Большое… огромное. С толстым стволом. Раскидистое. Кора бугристая. Корни… узловатые. Это очень большое дерево…
Ма помолчала.
– Может быть, на самом деле ваш дом – дерево? – спросила она.
…И началось.
Лиза видела это много раз, но всё равно мурашки побежали у неё по спине. Ма наконец попала в точку, добралась до истины. И совсем не весело оттого стало клиенту.
Кирилл Вадимыч рассказывал – частил, торопился, захлёбывался словами – рассказывал, как жил ребёнком на даче, как ходил хвостом за большими мальчишками. Большие, они взяли у кошки новорожденных котят и закопали котят под этим деревом, живых, пищащих, тёплых, слепых, просто так, от скуки. Сначала он смотрел, не в силах двинуться с места, и ему вроде как тоже было интересно. Потом стало страшно.
Лиза видела всё это – заново происходящим в его памяти. Ей тоже стало отчаянно жалко котят и страшно от близкого убийства. «Лиза!» – точно ветром принесло от Марты Андреевны, и она, спохватившись, вернулась к чувствам Кирюши. Нужно было смотреть пристальней. «Там что-то другое, – ощутила она. – Не только любопытство и желание стать взрослым. Совсем нет куража. Там…»
– Ты хотел спасти котят? – внятно спросила Ма. Незаметно и мгновенно она перешла на «ты».
– Да, – ответил Кирилл Вадимыч.
– Но тебе не дали.
– Я ничего не сделал. Я стоял…
– Ты боялся? Ты боялся больших мальчишек?
– Да…
– Что было потом? Они ушли?
– Да…
– Что ты сделал?
– Я стоял… стоял… потом пошёл домой… я испугался…
Ма умолкла. Лобастое, львицыно лицо её опустилось к сложенным на столе рукам.
– Вот в чём дело, – глухо сказала она. – Там, вместе с котятами, они закопали твою смелость. Твоё мужество.
Лиза глубоко вдохнула и прикоснулась затылком к стене. У неё немного кружилась голова. А клиента трясло мелкой дрожью: слёзы текли по толстым щекам из зажмуренных глаз.