Инженер помогал Савчуку овладевать новой материальной частью, в свободные вечера моторист приходил к нему домой, и инженер объяснял ему устройство карбюрации, работу помп, систему зажигания. Савчук налегал с упорством: он знал теперь, почему свечи в цилиндрах ставятся сбоку, а не сверху, какая разница между грозненским и бакинским бензином и отчего происходит детонация. Савчук задумал перекрыть новую машину не только безотказной работой мотора, но и внешней отделкой. Частями он покрывал уже самолёт лаком — хвостовое оперение, потом плоскости, фюзеляж оставался пока непокрытым, и для непосвящённых его работа была мало заметна. Инженер всячески поощрял Савчука. Моторист ходил к начальнику механических мастерских просить дрель.
Утром в выходной день они пришли в ангар вместе с Алексеенко. Самолёты, покрытые чехлами, казалось, отдыхали в тишине.
Савчуку была неприятна эта праздничная, похоронная тишина ангара: он принялся за работу с азартом. Пока инженер снимал капот и настраивал дрель, Савчук достал ножницы, нитки, иголку и полез в кабину.
К полудню удалось отработать правую и половину левой щеки капота, оставался верх и распределительная доска приборов. Савчук, мокрый, с лоснящимся, нахмуренным лицом, сосредоточенно наводил по металлу сверкающие кружочки, цепляя их вязью один за другой. От непрерывной работы болели руки и живот, куда упиралась дрель. Алексеенко видел, что моторист устал.
— Ты бы пообедать сходил, а я давай покручу…
— Если обедать, то вместе, — упрямо заявил Савчук, наводя очередной сверкающий кружок.
Капли кота падали с его лба и стремительно скатывались по масляной наклонной плоскости капота.
— Иди, иди, — Алексеенко вырвал у него дрель, — а мне из буфета принеси чего-нибудь. Я есть не хочу, что-то не по себе…
До столовой Савчук бежал, у вешалки от переполнения чувств хлопнул по затылку оружейника, тот ответил тем же, и, беспричинно смеясь, они вошли в столовую.
Захватив бутерброды и бутылку нарзана, Савчук вернулся на аэродром. Подняв победно бутылку, он с шумом ворвался в ангар, но у дверей остановился: на полу, головой на нижней выгнутости колеса, лежал с закрытыми глазами, белый, как жесть, инженер. Рядом валялась дрель. Савчук расстегнул инженеру гимнастерку, намочил нарзаном платок и приложил к сердцу. Алексеенко открыл глаза.
Моторист заботливо подсунул ему под голову свои перчатки.
— Может, в санчасть позвонить?..
— Не надо…
— Значит, работу откладываем до завтра? — с сожалением произнёс Савчук.
— Пустяки. Отлежусь.
Савчук расстелил возле стены чехол от мотора и поднял с пола дрель: чувство благодарности и тревога за инженера обязывали его поторапливаться. С тихим скрипом инструмент прикасался к ровной матовой поверхности капота, рассыпая одинаковые серебристые кружочки друг за дружкой, — металл будто покрывался морозным узором, молодел. Нахмурив брови, моторист озабоченно точными и однообразными движениями поворачивал ручку. От неосторожных движений капот иногда погромыхивал — Савчук с тревогой через плечо оглядывался на инженера. Тень от колеса уже вытянулась на метр, наступал вечер, надо было спешить… Мокрая рубашка стыла и неприятно касалась разгорячённого тела, пусть — зато завтра он покажет всем, что можно сделать даже из старой машины! Вечернее солнце вышло из-под низких, серых, далеких туч и брызнуло светом в распахнутые двери ангара: кружочки ожили, будто запели нежными рубиновыми и зелёными искрами. Когда Савчук менял положение головы, на смеющейся выпуклости капота неуловимо возникали и исчезали феерические круги радуг. Он был доволен: оставался нижний, последний ряд и ложбинка, идущая к пропеллеру. То-то завтра будет разговору! Устали руки — чёрт с ними, ещё два десятка поворотов, и работе конец. Весенние сумерки входили в ангар. Алексеенко поднялся.
— Вздремнул немного.
Савчук повернул к нему потное, красное, счастливое лицо.
— А кончили мы вовремя!
Они расстались у ворот аэродрома — инженер пошёл домой, моторист повернул в общежитие.
В тихом небе рождались звёзды, они переливались металлическими огоньками — казалось, кто-то наводил дрелью кружочки, один за другим, один за другим…