Скомканный полет получился. Я все отвлекался то на пассажира, то на засветки, то на ритуал предпосадочной подготовки.
Так задержка потом и висела весь рейс, и мы все подсчитывали, хватит ли рабочего времени.
В Норильске задержали нас еще на полчаса: разбирались с грузом проводник и склад. Ну, Норильск не был бы Норильском, если бы не задержал: у них меньше двух часов самолет сроду не стоял.
Дома урезали 5 минут последнего полета, выбросили полтора часа на обед, и с продленным мною – с согласия экипажа, естественно, – временем работы 13 часов получилось 7,05 налету при фактическом рабочем времени 14.30.
Домой приехал в 4 утра, поспал 7 часов, а вечером уже стоим в плане 102-м рейсом на Москву. Успел смотаться на дачу, собрать урожай, полить, нарезать цветов – и домой.
Позвонил в ПДСП за 3 часа. Сказали связаться с АДП: рейс мой совмещают с норильским, а кто полетит – решит АДП. Телефон в АДП – только из АДП Северного. Я предупредил ребят по телефону и помчался в Северный. Удалось связаться с АДП Емельяново: рейс у меня забрали, а мне – в профилакторий, т.к. у них улетели все резервы. Я запротестовал и предложил сидеть дома на телефоне, а мне, если что, пусть позвонят. Но там, в АДП, сидит мальчик – ни рыба ни мясо, он промямлил, чтобы я связался с Медведевым.
Полчаса я рвал диск телефона, но не смог связаться ни с отрядом, ни с ПДСП, которая обычно заваривает всю кашу. Плюнул, поехал домой, оттуда с первого звонка связался с ПДСП. Мое предложение о домашнем резерве отвергли, мотивируя очень логично: «Стану я еще звонить вам».
Пришлось ехать. Собрал ребят, приехали, заведомо зная, что будет, как недавно, когда из резерва пришлось поддежуривать Запорожье: просидели тогда день, а вечером пришел резерв и чуть не выхватил у нас из-под носа Хабаровск вместо Ил-62. Пришлось срочно качать права – и все-таки мы высидели Хабаровск и слетали.
Так и сегодня. Сначала предложили нам додежурить до ночного резерва. Додежурили. Теперь предлагают Хабаровск, но с задержкой, пока на час. Это, вполне возможно, – до утра. А мы без выходных с 9-го, 12 дней. Утром ожидается туман – как раз к нашему предполагаемому возвращению, так что возможна посадка в Абакане. Ночной Хабаровск с разворотом и тремя посадками – это тяжело. Вечером-то поспали часок, теперь не уснешь, а если надо?
23.08. Вчера таки слетали в Хабаровск. Ребята меня свозили, а я бессовестно дремал всю ночь. Но какая там дрема – краем глаза все же косил на приборы, а наушники так и не снимал. Трепало весь полет, болтанка противная; спасибо Васину, что запретил летать выше облаков, вот и болтались по верхней кромке.
Прием пищи в болтанку выглядит так. На колени кладешь полотенце и ставишь поднос, на нем – в еще меньших подносиках, или корытцах, – пища и кофе; обычно еще и девчата готовят бульон, так что две чашки с каленой жидкостью болтаются на подносе, болтающемся на коленках, которые болтаются по кабине, трясущейся с частотой примерно три качка в секунду, – длинная оглобля фюзеляжа именно с такой частотой гасит толчки от болтанки.
Хватаешь обе чашки в руки и, балансируя, ждешь, когда утихнет тряска, чтобы хоть одну поставить на секунду и освободить руку. Молниеносно зубами разрывается пакет с кофе, так же вскрывается сахар; все это с промежутками перемешивается и сразу отпивается большим глотком. Теперь можно эту чашку поставить на поднос, уже не так боясь, что расплещется.
Теперь бульон. С ним сложнее, потому что он горячее и покрыт обманчивым на вид слоем растопленного жира. Кто хватал каленый бульон, тот знает, что под жиром кипяток… но уже поздно: нёбо облезет.
Сыплешь соль, мешаешь вилкой, языком эту вилку пробуешь. Если слишком горячо, выход есть. Сыплешь ложкой в бульон рис. Если есть яйцо, режешь его – и туда же. Все это – в непрерывной тряске. Чашка переполняется, температура ее снижается; надо хватать и, обжигаясь, глотать, пока уровень не понизится настолько, что можно поставить. Да там уже почти каша.
Если болтанка сильная, то не знаешь, за что вперед хвататься, и пьешь попеременно из обеих чашек – а, черт с ним, все равно там все смешается.
Потом уже спокойно можно есть курицу. А запивается все фруктовой водой или соком.
Это нормальное, полноценное, здоровое, в основном, ночное, питание летчика. И всегда, когда ест командир, начинается болтанка, по закону подлости.
Валера посадил оба раза мягко, но… ему, видимо, не хватает внимания, или же он тратит много сил на снижение с эшелона вручную, да еще накладывается усталость, да рейс тяжелый. Короче, на прямой он уже заторможен, а на выравнивании и выдерживании скован и не видит кренов.
Попробуем снижаться с эшелона в автомате.
Если бы я вводил его в строй, да с левого сиденья, да с рулением и торможениями, то… больше четверки никак нельзя поставить, а ведь он со мной самостоятельно налетал уже часов 150.
Взлетает, правда, отлично, пилотирует отлично, а на посадке вот такие казусы.
Правда, и самолет же сложен, черт бы его не взял. Но надо доводить дело до конца.
Самому уже хочется полетать вволю, но я сам связал себя этим обязательством: доводить второго пилота до кондиции. Или у меня такие уж высокие требования?
Как же тогда летает Солодун, если и пять лет назад он уже был прекрасным командиром и инструктором, а ведь он и сейчас все время работает над собой. Это уже мастерство на грани искусства. И нет конца совершенствованию. Даже я по сравнению с тем же Валерой гораздо больше вижу, чувствую, понимаю, – а ведь он практически готовый командир, чуть только руку набить с левого сиденья. Все мы растем постепенно, было бы желание.
30.08. Вот, плакал, что уже полетать хочется самому, а тут как раз представилась возможность. Проверял меня Рульков в Одессу и обратно, семь посадок – по горло налетался.
Туда – три посадки днем, все безукоризненны, точно на знаки сажал, берег тормоза. Обычно мы садимся с перелетом, метров 400-600, но случай в Горьком отбил у меня охоту перелетать.
Нормативы предусматривают посадку на 5 – от знаков и плюс 150 м. Вот я и поставил себе задачу: сажать точно на знаки.
В Одессе заходил в автомате, но после посадки спина почему-то была мокрая. Пришли в профилакторий, и я сразу завалился спать и проспал 11 часов. Утром смотались на Привоз за помидорами и снова прилегли перед обедом на минутку – проспали еще четыре часа.
Рейс нам шел с задержкой: в Ульяновске нет топлива, и они садились на дозаправку в Казани. Так что мы заранее настроились на четыре посадки.
Я успокаивал себя тем, что утром дома туман, как раз ко времени нашей посадки, а тут нам рейс пришел позже на два часа, да мы, перелетая куда-нибудь на дозаправку, потеряем еще два часа, так что прилетим уже к обеду, туман рассеется. А то пришлось бы отдыхом экипажа задержаться на 10 часов где-нибудь на запасном в Кемерово, или еще хуже – в Абакане, валяться в самолете на креслах (там нет летной гостиницы, а бортов нападает много – повернуться негде).
В Днепре заправили побольше, чтобы из Ульяновска хватило перелететь в Казань на дозаправку. Но в АДП нам сказали, что уже и Казань отказывается заправлять. Но все же решили направить нас в Казань.
Разговор вел Рульков, сразу на высоких тонах, правда, потом извинялся. Ну чем виноват диспетчер, и так уже взвинченный ожиданием скандала с очередным экипажем? Он стрелочник, как и мы.
А тут в Казани гроза. Я предложил не терять времени и лететь в Куйбышев: там ДСУ, там разберутся и заправят. Решили лететь.
На подлете к Ульяновску договорились транзитных пассажиров не высаживать: заправки не будет, так пусть себе спят. Высадили ульяновских, засадили красноярских – через сорок минут мы взлетели.
Обычно стоянка длится полтора часа. Для заправки надо высадить пассажиров – из условий их безопасности. А посадка обязательно через досмотр. Волна международного терроризма на авиатранспорте хлестнула и по нам: уже лет десять как вооружают экипажи и производят длительный, утомительный и унизительный досмотр пассажиров и ручной клади. Хотя существует сто способов террористам достичь своей цели, обходя досмотр.