Ну почему меня никак не трогают эти призывы и лозунги? Ну почему я не становлюсь в первые ряды, не беру на себя обязательства? И ведь годами, десятилетиями повторяются одни и те же призывы, одни и те же обязательства. Меняются даты: то к какому-то «летию», то к юбилею, то ещё к какой-то точке отсчёта. Одно и то же, одно да потому. Десятки, сотни тысяч людей работают в пропагандистском аппарате, выдумывают лозунги, подгоняют под даты и юбилеи… а уж кормится вокруг них легион прихлебателей, шумовиков.
А меня это не колышет. Это фон, я от него отстроился. У меня, у конкретного меня, на моём рабочем месте, этот фон – просто помеха. И я удивляюсь, что депутат Верховного Совета пилот Каледин лихо подхватил инициативу по досрочному выполнению планов двух лет пятилетки и значительному росту производительности труда.
У него что – план на два года есть? В Верховном Совете? У меня его и на два месяца нет. Дадут налёт – буду летать по 700 часов в год, не дадут (как у нас сейчас и есть) – буду по 450, остальное время сидеть.
Или у него план по перевозке пассажиров: перевезти за два года столько-то тысяч? Так от нас это не зависит.
Или же у него план по производительности труда? Так тонно-километры в час же. И тонны, и километры, да и часы, особо от нас не зависят.
Или у него план по экономии топлива? Так отказывайся тогда от загрузки – сэкономишь за счёт пониженных режимов работы двигателей.
Не вижу логически обоснованного плана работы экипажа. Ну как у меня хватит совести брать ещё и какие-то повышенные обязательства.
Зато я три года заседал балластом в парткоме ОАО. Там покойничек Никитин соберёт, бывало, нас и озадачивает. Вот, товарищи, нам доверено быть инициаторами такого-то почина, нам и архангельцам. Нас никто не спрашивал, пнули в спину, так что - никаких вопросов, давайте подумаем, как обеспечить. Надо вертеться, с нас потом спросят.
Вот так. Ну, и Каледину – так, не в обиду, конечно. Пнули – подхватил. А коллегия министерства предложила хозяйственным руководителям обеспечить Каледину выполнение. Ну, как Стаханову в своё время. Но всех ведь не обеспечишь. Зато мы в первых рядах, подхватили инициативу. Уря.
Где же перестройка, в чём? В том, что «ряды множатся с каждым днём?»
Давно ли – по радио, по телевизору, в газетах, да даже в электробритвах, – трещало: «Вся страна с небывалым подъёмом встретила… отозвалась… с невиданным энтузиазмом… ударным трудом ответила…»
Мы не построим коммунизм в обозримом будущем.
Людям надоел треск, приелись лозунги и призывы. Людям нужна одна правда, какая ни есть, и просто человеческое слово. И не купишь меня разговорами о почине, инициативе и прочем, пока сама жизнь на рабочем месте не заставит проявить ту инициативу.
Как далеки все эти проблемы от святой романтики, что привела меня в авиацию. Вернее, где она, эта романтика? Душа у меня болит от наших неурядиц, неувязок и проблем, а уж о романтике вспоминаю со снисходительной и грустной улыбкой.
Идёшь по верхней кромке, обходя едва заметные холмики, возвышения, безобидные выпуклости облаков, идёшь, радуешься. Солнышко светит, ветерок попутный, ты над миром, кругом вечная чистота, пустота на сотни вёрст; штурвал послушный в уверенных руках, за спиной полторы сотни пассажиров, почта, груз; люди тебе доверились и дремлют. Романтика? Об этом ты мечтал, когда шёл в училище? И вот так бы всю жизнь… над этой мышиной вознёй…
Но перед взлётом ты набегался на земле, а перед той землёй, не выспавшись, мёрз на остановке, в то время как весь крещёный люд ложился спать. Но в стране дураков работа ночью только начинается. Ты об этом не думал тогда.
Безобидные возвышения облаков – то айсберги гроз, уходящие глубоко вниз, скрытые обманчиво чистой пеленой верхней облачности. И навстречу тебе снизу тяжко выгребаются, между гроз, в электризации и болтанке, такие же романтики. А ниже, не пробившись, кто-то возвращается, а кто-то пошёл в обход, и романтик у романтика спрашивает, куда лучше обойти, как обстановка.
А ты себе идёшь по чистому небу, обходя эти самые верхушки, и нет тебе покоя. Скоро смена ветра, начнёт трясти, надо обдумать, куда деваться, если затрясёт очень сильно. А впереди снижение сквозь грозы, осадки, обледенение, а погода ухудшается, а на запасном ветер на пределе…
Если бы только эти проблемы – то всю жизнь летай себе и радуйся.
Но и посторонние люди – пусть они не знают обо всех наших проблемах, а думают только о романтической и беспременно мужественной стороне лётной профессии.
Ну и что? А всё то же. Я шёл сюда, понятия не имея, сколько платят, какие льготы, какая пенсия, как с жильём, какие отношения. А современная молодёжь интересуется в первую очередь именно этим, и ещё многим другим. И зачастую, прагматически взвесив, делает свой выбор не в пользу авиации, а в пользу конторы и торговли.
Полёты – как наркотик. Раз попробовал, тянет, ещё и ещё – и втравился на всю оставшуюся жизнь. Потом, может, и хотел бы бросить, а оно не отпускает. А когда уж профессионально накрепко связал свою жизнь с полётами, тогда только начинаешь завидовать тем, кто порхает себе в аэроклубах, – всем этим дельтапланеристам, самодельщикам и прочим чистым романтикам. У них одна проблема: летать хочется, а не дают. И они в эту стену бьются и бьются; глядишь – пробился и летает себе от души, кувыркается.
А мы летаем потому, что работа такая, кусок хлеба. А это две больших разницы.
Но дело должно идти. Как во времена Сент-Экзюпери: Линия должна действовать всегда. Упал, разбил машину, – хватай мешки и беги к ближайшему поезду: почта должна дойти.
Людей надо возить, и почту, и груз. Ямщина.
Кто придёт нам на смену? Только такой же воздушный наркоман. Да только откуда ему взяться. У нас ещё с авиационным спортом возятся… но это же спорт – голы, очки, секунды, доллары, престиж, блага… А фанатики, любители летать, те, кто верны полётам хоть на чём, хоть когда, – те в загоне. Они себе украдкой что-то мастерят, украдкой где-то порхают… А нам нужны массовые школы юных лётчиков – не те, показушные, с красивой формой и бантиками, а те, где просто учат летать на планере.
25.10. Лётчик на Ту-154 может налётывать 700 часов в год: по 70 в месяц плюс два месяца отпуска. Это санитарная норма, она рассчитана учёными.
Теоретически это так. Если летать с базы, ночевать дома, то – конечно. Например, каждый день рейс на Благовещенск, днём, – это 11 рейсов, 11 дней, их можно отлетать хоть подряд, а потом 19 дней отдыхать. Так работать мы согласны; с нами согласны и учёные-медики. Каждую ночь спать дома. Отпахал треть месяца, положил в карман 600 рублей – и отдыхай. Тут и отпуска не надо. Даже пусть два разбора в месяц и три резерва – всё равно, полмесяца отдыха.
Говорят, примерно так летают в Баку. Я не слышал что-то, чтобы бакинцы летали на край света с тремя-четырьмя посадками, с ночёвками и сидением по трое суток в других часовых поясах. Они летают по европейской части страны, днём, а спят дома, ночью.
Если бы я знал свой план на весь месяц и был уверен, что он железный, я мог бы планировать свою личную жизнь.
Но большинство наших рейсов в зимнее время сокращают до трёх раз в неделю. Можно, конечно, в рейсе отдыхать с самолётом 12 часов, но где ж набраться самолётов. Самолёт должен летать, иначе он нерентабелен. А экипаж, значит, должен сидеть в эстафете по двое-трое суток: то в Одессе, то на Камчатке, то опять во Львове, то снова во Владивостоке.
В общем, зимой работы мало, а летом работа почему-то без выходных, да ещё продлённая до 87 часов месячная саннорма.
И всё-таки мы едва налётываем в год 500 часов, а то и не получается. У меня в этом году – без отпуска летал – едва натянулось 400 часов. А устал за лето, как будто вытянул всю саннорму. А ведь налетал за лето едва 250 часов.
Конечно, блатным летать чуть легче. Им ставят выгодные короткие рейсы. Какой ни тяжёлый рейс с разворотом на Хабаровск или Москву, но это всё же не Камчатка, где шесть посадок и трое суток сидеть, оглушённому чужим режимом. И Норильсками их не очень балуют. Так что у них и налёт есть, и отдыха чуть больше.