Ну а если что случилось с девчонками? Молоденькие, может, опаздывая, в запарке вскочили не в тот автобус, а может, в первую попутную машину… а их куда-нибудь в кусты…
Но корабль должен уйти по расписанию.
Осталось 15 минут до закрытия дверей.
Я пошел на вышку, составил со сменным начальником ПДСП акт о неявке проводниц на вылет и о принятом решении лететь.
Вскочили мы в кресла, запустились, все еще надеясь, что вот-вот подбегут, а самолет у самого вокзала… Нет, не подбежали.
Ну, и полетели. Из Якутска потом я еще пытался дозвониться, но с Камчаткой в советском союзе связи нет. Душа все же болела. Хоть начальник ПДСП и пообещал, если долго не будет девчонок, сообщить в милицию и начать розыск, но… я все же командир, а бросил людей на произвол судьбы…
У них с собой тысячи денег и куча рыбы. Если что, договорятся с москвичами на Ил-62, ну, толкнут им рыбу по дешевке, улетят зайцами в Москву, а оттуда уж полно наших рейсов. Это их проблемы. Были бы живы.
Ну, а я обставился обтекателями. В санчасти записали в задание, что летим без двух проводниц, составили об этом акт; правда, копию акта в ПДСП не сделали, листок бумаги-то второпях едва нашли, но начальник пообещал, если что, прислать копию. Ему-то что: это моя беда, он только констатировал, ему – лишь бы не задержка. И мне тоже, в общем. Сейчас иду на разбор эскадрильи, доложу Савинову.
Задерживать рейс я не мог: экипаж в сборе, готов, а с тремя проводницами мы официально летаем на Норильск и Мирный, значит, имели право.
Сто раз были случаи в Москве, Ленинграде, когда отставали проводники от рейса, ну, брали у других экипажей, а отставшие потом добирались на более поздних рейсах. А на Камчатку следующий рейс – только через три дня, да прорвется ли еще.
Так что пришлось сделать все по закону: не дай бог, если произошел какой несчастный случай с ними, – затаскают.
Ну, что ж, командир. На то ты и командир, чтобы принимать решения. Но и обязан в рейсе обеспечить дисциплину персонала. Правда, как? Что я их – за одно место держать должен? Ночью я спал, парень-проводник спал рядом со мной, вот его я контролировал. Утром в столовой все были на месте. А потом ушли не спросившись. Да у них свой бригадир есть, это их проблемы.
Жадность человеческая. Надо как-то жить, вот и гребут рыбу, столько, что и унести за раз не могут, рискуют, рыщут по браконьерским задворкам с тысячами в кармане.
А я полетел с двухсоткой. Тридцать рублей на автобус; да на четвертак съел в кафе котлетку; чай у меня с собой. Назад ночью на такси, еще четвертак. Да еще спасибо, что штурман довез до города на своей машине. И осталось в кармане 120 рэ, это по старым ценам – пятерка.
Денег в отряде пока нет, но начисление, говорят, появилось, а мы до сих пор не знаем, сколько же заработали в апреле.
Ну, в рейсе случай, как всегда, когда подопрет с деньгами. Дежурный-якут садит нам зайцем курсанта, и тот признается, что этот слупил с него стоимость билета. Наш шустрый второй пилот с проводницами тут же ободрали дежурного; ну, хоть по сотне на брата. Ну, это – случай, сто рублей не деньги. Но за эту сотню я на дармовщинку прокатился ночью в город на такси, а так бы остался ночевать до утра в профилактории.
Еще непривычно брать взятку, но, глядя на людей, вижу: дурак. Все берут. Надо как-то жить. Человек, чтобы улететь, дает любые деньги. Надо брать. Домой пришел – дома один хлеб. Так хоть полкило масла же куплю.
Жизнь заставляет преступать нравственные нормы. Остатки стыда. Ожесточаюсь.
Да пошли они, эти проводницы. Еще б за них душа болела. Вчера взлетели с Камчатки, заболел желудок. Язву наживать из-за них.
А если их убили?
Ну а я-то при чем. Я их в лицо-то не видел. Прошел мимо, поздоровался, они заняты на кухне, даже не ответили. Я работаю с бригадиром.