Система работала, но не в регламенте после ремонта, как всегда осенью. Работала как обычно, но еще не облетана и не отписана официально; претензий же от экипажей к ее работе не было. Курс захватила точно, но когда подошли поближе, выпал бленкер глиссады, и я по глиссаде пилотировал вручную. Так что заход фактически был в полуавтомате.
Ну, и зашли, и засветились огни… Димка дышал мне в затылок. Со ста метров я отключил курсовой канал, взял управление и, краем уха ориентируясь на команды диспетчера по РСП, касающиеся глиссады, чуть дожал машину к торцу. Витя долдонил «три метра, три метра», мы нежнейше коснулись снега, Витя вдогонку крикнул «два метра-метр-касание», я плавно опустил переднюю ножку… а сзади висел борт, а она – юзом, юзом… Ну, остановились, развернулись, срулили.
В два часа ночи, уговорив водителя автобуса, я добрался домой. Ночью кашлял, а сейчас иду в баню. Всё.
4.11. На днях в Чите упал МАПовский Ан-8. Причина абсолютно та же, что и с прошлогодним Ан-12, МАПовским же. Загрузились на Камчатке импортными автомобилями и, залив топлива под пробки, тянули на максимальную дальность. И тому, и другому не хватило пары километров до полосы. Жадность человеческая.
5.11. Кончится эта тетрадь – надо годик отдохнуть. Спишут на пенсию – писать станет не о чем, ведь основа писанины все же – мои полеты.
Я не хочу сказать, что на пенсии стану влачить жалкое совковое существование, изредка, за рюмкой в гараже, оживляя его воспоминаниями. Нет. Я был и останусь личностью, сумею преодолеть стресс, смещу приоритеты, найду новые интересы и буду так же мыслить, мыслить и нагружать мозг и тело. Но главного стержня, чугунного ствола Службы, – не станет. И кот ученый, на цепи, просто перестанет рассказывать свои небесные сказки. А земные – кому они нужны.
10.11. Сочинским рейсом, мягчайшей посадкой, закончились мои полеты в этом году. Обратно вез второй пилот, Олег Бурминский, хороший летчик; если бы летал со мной, стал бы отличным пилотом: есть способности, хватка и честолюбие, хотя летал только справа, на Ан-2 и Як-40. Ну, у него еще все впереди. Да и не один ведь я могу научить человека. А хотелось бы.
16.11. Наблюдая, как на школьной помойке десятилетние мальчишки ломают и жгут еще целые, выброшенные из школы за ненадобностью, а скорее, по глупости, стулья, я подумал: через десяток лет у этих детей Шарикова появятся свои дети, такие же…
17.11. Сегодня ночью, во сне, летел почему-то на Ил-18 через грозовой фронт. Штурман уткнулся в локатор, второй пилот выполнял мои команды, а я пытался визуально найти светлые разрывы в черных, спрессованных до плотности воды, или даже грязи, облаках. То мы перескакивали через вершину облачной волны, теряя скорость почти до сваливания, то ныряли под низ, к самой земле, и я все цеплялся за светлые пятна, а вещество облаков, грязь, слизь, комьями разбивалась о стекло и сползала по нему вверх, как всегда в самолете ползут вверх по стеклу капли дождя. И так мы долетались до того, что под нижней кромкой, у самой земли, с холодком в животе, сумели потерять скорость до последней степени. Когда земля приблизилась вплотную, осталось только поставить малый газ; мы коснулись, облака ушли вверх, и вдруг наш самолет остановился в каком-то громадном цеху…
Ну, и дальше уже как всегда, тревоги, тревоги: влезли… как будем выкручиваться… топливо… до Москвы… если сейчас же взлететь… нас там уже потеряли…
Такие сны снятся летчику, ну, через две ночи на третью. И всё тревоги. Вся наша жизнь в тревогах.
И не то тревоги, что попал в грозу, что может убить… Нет, это полет, это наша обычная жизнь. А то тревоги, что земля цепко держит: «нас уже там потеряли…» Время уходит… как выкрутиться… И так всегда.
Вчера в бане анализировали с Репиным три последние катастрофы. Везде виноват один только экипаж. Один только командир корабля. Мастер.
Вот хоть последняя катастрофа. Один только командир принимал окончательное решение: сколько «Тойот» загрузить на Камчатке, чтобы на соплях дотянуть до Читы. Не дотянул.