Second thing second
Don’t you tell me what you think that I can be
I’m the one at the sail, I’m the master of my sea,
The master of my sea…
На глаза от напряжения навернулись слёзы, но Харли смахнула их, чтобы лучше видеть дорогу. Чуть не сшибла переходящую через зебру женщину — но та вовремя успела остановиться у обочины, и машина пронеслась мимо.
«Жаль.»
Pain!
You made me a, you made me a believer, believer!
Pain!
You break me down, you build me up, believer, believer!
Пальцы, вцепившиеся в колесо руля, казалось, вросли в него, въелись настолько крепко, что опьяневшая Наташа уже их не чувствовала. Ей казалось, что её уже не существует — а потому смерти она нисколько не боялась, чувствуя её бесспорную необратимость.
Почему-то в памяти всплыло улыбающееся лицо Игоря, но Наташа прогнала его, подумав, что если вдруг он появится на дороге — она без сожаления собъёт его.
Third things third
Send a prayer to the ones up above
All the hate that you’ve heard has turned your spirit to a dove…
Your spirit up above…
Она чуть не вмазалась в какой-то грузовик, но лишь царапнула его бампер, даже не затормозив. Последние остатки разума твердили ей: нельзя разбиваться, не достигнув цели. Только тогда можно будет умереть, когда станет ясно, что умрёт Лысая.
Pain!
You made me a, you made me a believer, believer
Pain!
You break me down, you build me up, believer, believer…
Сердце оглушительно сильно билось в такт песне. Оно почти что его перекрикивало, пыталось что-то сказать — но Наташа не слышала.
I was choking in the crowd
Building my rain up in the cloud
Falling like ashes to the ground
Hoping my feelings, they would drown…
Наташа помнила, в какой школе училась Лысая. Сейчас там, должно быть, последний звонок. Единственный выход из школы расположен прямо перед проезжей частью, в двух шагах. А на стадион есть секретный въезд — если ворота открыты, она без проблем попадёт на территорию школы. Внутри Наташи будто бы очнулся ото сна хищник. Глаза заболели от невероятного напряжения, но этой боли она не чувствовала, несясь вперёд на неимоверной скорости. За ней, кажется, уже кто-то гнался с мигалками — вот только Наташа знала, что не остановится ни перед чем.
Last things last
By the grace of the fire and the flames
You’re the face of the future, the blood in my veins, oh-ooh
The blood in my veins, oh-ooh
But they never did, ever lived, ebbing and flowing
Inhibited, limited
‘Til it broke open and rained down
It rained down, like…
— На экзамены приходите за пятнадцать минут! С чёрными гелиевыми ручками! — давала наставления Вагисовна, уже после того, как объявила конец последнего классного часа. Девчонки стояли, окружив её, кто-то плакал, кто-то дарил цветы, а большинство парней уже смылись на улицу: в разгорающийся майский день сидеть в духоте совершенно не хотелось. За окнами дышала долгожданная свобода, и каждому хотелось взять её за руку.
Пашка ждала долго, пока все уйдут из класса. И, когда наконец осталась одна, отыскала мел и написала на доске тот самый пример с логарифмами:
log3(18)/2+log3(2)= 2+log₃2
Дописав, она медленно положила мел на стол, усеянный букетами цветов для учителей. За окнами раздавались голоса и музыка: вовсю гремела торжественная линейка, на которую Пашке нисколько не хотелось. Задумчиво почесав место на виске, где до сих пор была скрыта под рыжими волосами татуировка, она вздохнула, ещё раз взглянув на решённое ей уравнение.
«Всё с тебя началось, если подумать…».
Краем глаза она заметила около двери какое-то движение. Повернула голову — и увидела стоящую в проёме Бобых, которая переводила взгляд то на неё, то на пример. Одета она была в необъятных размеров зелёный вязаный свитер и пиджак.
— Вот теперь правильно, — совсем по-доброму улыбнулась она Пашке, указав на пример. — Поздравляю с выпуском!
И Пашка, сама не веря в то, что делает, тоже ей улыбнулась.
Спустившись по пустым лестницам на первый этаж, она решила, что на линейку не пойдёт. Отправила какое-то дурацкое сообщение Диме, занятому фотографированием на линейке, а сама вышла за ворота, задумчиво взглянув на здание школы за спиной.
«Хорошо, что не придётся возвращаться», – подумала она угрюмо. На душе царило неясное умиротворение, от которого захотелось то ли запеть, то ли обнять кого-нибудь, то ли вообще задушевно треснуть. Но вместо этого Пашка достала из кармана припасённые капли-наушники, просунула провод под рубашку и включила музыку на телефоне.
Едва справившись с заносом на повороте – шины страшно заскрипели – Наташа рванула вперёд. Машины, люди и дома проносились мимо. И в голове наконец-то ничего, совсем ничего не осталось, лишь гремела под рёв крови оглушительная песня, так давно ставшая Наташиной любимой.
Боль учит жизни, как ничто иное.
Школа была уже совсем близко. Наташа решила, что недалеко от ворот вывернет руль, представила, как врывается в толпу людей машина, давя всех на своём пути… И её смерть будет не напрасной, если под колёсами окажется и Лысая. Горячий отбойный молот громыхал в распалённом мозгу, заглушая все ненужные мысли.
Через стремительно приближающийся пешеходный переход шла девушка. Огненно-рыжая – настолько, что видно было издалека. Сжав руль в пальцах, Наташа решила, что во что бы то ни стало должна её сбить. И она вдавила педаль в пол, ускоряясь там, где нужно было затормозить.
Девушка повернула голову, когда было уже поздно. Их глаза на мгновение, меньше чем на мгновение, встретились – и Наташа эти глаза узнала, когда уже ничего нельзя было изменить. И в этот же момент Пашка тоже узнала глаза Харли, налитые кровью.
Но для обеих всё было решено.
Конец
====== Эпилог ======
Утром на Ладожском вокзале было красиво и солнечно: сквозь огромные стеклянные узоры окон падали на плитчатый пол рыжие лучи, суясь под ноги людям, пришедшим с утра пораньше. Вдыхая воздух, пахнущий путешествиями и странствиями, Марья делала ещё и ещё шаг, всё ближе к чёрной таблице с маршрутами.
— Продолжается посадка на пассажирский поезд…
«Уже столько лет прошло…» — с грустью подумала она, останавливаясь и пробегая взглядом по чёрному табло с жёлтыми буквами. Она побаивалась: вдруг всё изменилось? И они больше не найдут друг в друге того, что находили раньше… Так ведь бывает между старыми друзьями. А вдруг поезд задержится, или она вообще не приедет? Страшно ведь.
Сердце сжалось.
Интересно, какая она сейчас?
Голос объявил о прибытии поезда из Москвы. Встав у нужного прохода, Марья принялась ждать, и прождала минут двадцать, прежде чем в толпе появилась такая узнаваемая копна огненно-рыжих волос…
— Машка! — крикнула Света Манохина, её давняя подруга. В пальто и с чемоданом на колёсиках, грохочущем сзади, она радостно улыбалась — и Марья кинулась к ней навстречу.
— Привет! — они обнялись, отойдя с пути толпы, валящей с вокзала на улицу.
— Фух! Замаялась я в поезде… — тяжело выдохнула Света. — А ты подросла, Маш. И стрижка, смотрю, новая.
— Ага! Пойдём на выход, там нас ждут…
На выходе с вокзала их встретило почти что мифическое петербургское солнце, к приезду Светы, видимо, решившее порадовать дождливый город. Да и в целом небо было очень ясным: наступающий летний день обещал быть погожим. Марья, прищурившись, улыбнулась яркому свету, а затем стала искать кого-то глазами…
— А вот и вы! — радостно сказала Пашка, появившись сзади неё. Марья аж подскочила.
— Фух! Сколько можно меня пугать, четвёртый раз за утро!
— Ты не посчитала ещё ночью пару раз.
— А вчера насчитала семь!.. Света, познакомься, это Паша Романова. Мы с ней живём вместе.
Света внимательно посмотрела на Пашку: высокая, в рваных джинсах, лёгкой расстёгнутой кожаной куртке, под которой виднелась футболка. И с пронзительно-рыжими кудрями, опускающимися на плечи. А ещё она почему-то похрамывала на одну ногу — но Свете ещё только предстояло узнать, из-за чего.
Марья взяла Пашку под руку.
— Ну что, идём?
2018