- Слушай сюда, мудозвон, – медленно проговорил Вольный, подходя к Киру. – Просто сожми яйца в кулак и признайся. Ты пацана завалил?
- Я его не убивал, – сказал Кир в тон. – Я не знал, что он сдохнет. Ебанул, чтобы он не залупался, на кого не следует.
Наступила тишина. Пашка осторожно выглянула из укрытия.
Кир и Вольный стояли друг напротив друга. Вольный был немного ниже его, поэтому смотрел снизу вверх, одетый в чёрную с белыми полосами куртку и длинные шорты, достающие до колен загорелых волосатых ног.
- Так ты чё, из-за него мне стрелу забил? – спросил Кир спокойно. – И хуле ты мне сделаешь?
Вольный медленно сунул руку во внутренний карман куртки и так же медленно достал оттуда чёрный пистолет. Сжал его в руке – и направил на Кира.
- Он моим другом был.
Тот отшатнулся. В глазах его мелькнул страх.
- Стой на месте, – сказал Вольный тихо.
Лысая рванулась на них из укрытия, но Вольный заметил её первым, взревев:
- СТОЯТЬ!!!
И она замерла, подчинившись приказу: пистолет был направлен в лицо Киру, ствол упёрся в переносицу. Вольный смотрел одичавшими глазами на неё, на Кира, и снова на неё. Кир тяжело дышал, стоял, не двигаясь.
- Ствол опусти.
- Ты, мразь, друга моего убил. Ты, блять, думаешь, я это забуду, а?!
- Убери пистолет, мудила, – сказала Лысая как можно более спокойно (сердце колотилось как бешеное), – в колонию загремишь. Нахер тебе это надо. Остынь.
- На колени вставай, выродок, – произнёс Вольный, сжимая в пальцах пистолет, – на колени вставай и ноги мне лижи, урод.
- Ты ебанулся…
- НА КОЛЕНИ!!! – взревел Вольный.
- Кончай, пацан, – снова попыталась заговорить ему зубы Лысая, – сейчас менты приедут, тебя от такой хуйни никто не отмажет…
- Пасть заткни, шлюха. Нихуя мне не будет, у меня батя олигарх. А если и будет – насрать мне, главное, чтобы урод этот…
- Не убивал я его, ясно тебе?! – крикнул ему Кир. – Я не знал, что он сдохнет! Слово пацана даю!..
- Я тебе сказал: вставай на колени.
- Кир… – негромко произнесла Лысая.
Они встретились глазами. Она с сожалением кивнула: «Делай, что он говорит».
Кир медленно согнул колени, опустил их прямо в лужицу воды: по ней пошла рябь. Вольный приподнял ствол – и, поймав момент, пока он отвлёкся, Пашка ринулась на него, стремясь отбросить его руку от Кира.
До Вольного было меньше метра, но Лысая двигалась будто бы в замедленной съёмке. Громыхнул выстрел, и всё вокруг будто бы сотряслось в едином звуке. Крик замер у Пашки на губах.
В лужу дождевой воды брызнула кровь.
====== 5. Пересиливая ======
Комментарий к 5. Пересиливая В этой главе по некоторым причинам только три части вместо четырёх; по размеру она такая же, как предыдущие. Приятного чтения.
1.
Пашка помнила всё настолько смутно, будто была пьяна — а те отрывки, что всё-таки запомнила, изо всех сил старалась забыть. И чем чаще старалась, тем чаще они навещали её сны.
Никого и никогда она не била так сильно и остервенело, как в тот момент — Вольного. Всё его лицо было изувечено в мясо, руки были переломаны, всюду — кровь. Это Лысой хорошо запомнилось. Ещё запомнился неожиданно громкий голос Сумчика, что-то кричащий в трубку: он вызывал скорую, сидя рядом с Киром. После этого Сумчик приказал Лысой свалить: вид у неё в тот момент был совершенно безумный. Если бы приехали менты, то она стала бы первой подозреваемой.
Она не помнила, что происходило, когда она вернулась домой. Не помнила, как умудрилась вымыться, чтобы не запачкать кровью постель. Не помнила, что говорили ей родители. Лишь когда пришла мать, Пашка не выдержала и заплакала бессильно и отчаянно, как не плакала никогда. Она ничего никому не могла объяснить, впала будто бы в долгий анабиоз.
Лысая не знала, сколько проспала, но проснулась глубокой ночью. Почти что инстинктивно проверила вибрирующий телефон. В горле, в глазах и в голове было ужасающе сухо.
Звонил Сумчик.
Пашка взяла трубку, но ничего не смогла сказать, приложив телефон к уху.
— Их отвезли в больницу, — сказал Сумчик коротко.
Лысая с трудом пересилила себя. Спросила, положив ладонь на глаза:
— Он жив?
— Нет, Паш. Скорая поздно приехала.
Лысая бессильно выпустила телефон из пальцев: он со стуком упал на пол.
Она покрепче закуталась в одеяло, спрятавшись по самую макушку.
Кир… умер?
Такого просто не могло произойти, — твердила она себе. Не мог этот парень умереть. Пусть даже от пули. Может, у Вольного был простой травмат? Откуда у него настоящий пистолет? Может, рана была не сильная? Может, его успели спасти? Может, он жив, просто состояние тяжёлое? Может, Сумчик ошибся?
Следующие несколько дней Пашка из дома никуда не выходила.
За окном отцветали лучшие дни июля, как назло, солнечные и ясные. Пашка, когда не спала, смотрела на них пустыми глазами, и ни о чём не думала. В голове — будто шаром покати. И так было даже лучше, потому что когда мысли приходили, они, словно разъярённые пчёлы, начинали царапать изнанку черепа, царапали настолько сильно, что постепенно въедались в него, прорастая снаружи короткой и жёсткой рыжей шерстью.
Пашка ела, когда родители приносили ей в комнату еду. Она что-то им негромко отвечала, когда они задавали вопросы. Внутри Лысой будто бы высохла в один миг вся злоба и ненависть: взрывоопасный газ испарился, оставив себя прожжённую, сухую пустыню. Мать что-то говорила про то, чтобы сводить Пашку к психологу, но отец, вникнув в суть дела, сказал, что не стоит зря тратить деньги: ей просто нужно переварить произошедшее.
Когда Лысая вернулась в сомнительную невесёлую норму, уже наступил август.
После смерти Кира компания больше не собиралась.
Несколько раз Пашку по отдельности навещали ребята, и каждый из них говорил, что вместе они тусить больше не могут: будто бы чего-то не хватает, и даже поговорить не о чем. Они собираются, обмениваются парой фраз, а потом… все просто молча расходятся.
«Что теперь с Лизком будет?» — думала Пашка иногда. Лизок единственная её ни разу не навещала. Сказал ли ей вообще Сумчик о случившемся? И смог ли он подобрать нужные слова? Как она переживёт смерть своего возлюбленного кумира, которого ей не стоило сотворять?
…Пашка потеряла счёт дням недели и числам месяца. Она лежала, глядя в пустоту, когда из коридора послышался звонок в дверь. Судя по тишине, никто не пошёл открывать. Никого нет дома?.. — лениво подумала Лысая, перекатываясь набок, чтобы упасть с кровати.
Позвонили ещё раз. Около входной двери суетливо заскрёбся Ладан, значит, родителей дома не было точно. Кое-как переставляя ноги, Пашка прошла по коридору, в каждом шаге ощущая нежелание говорить с кем-либо, включила свет в прихожей и заглянула в глазок. Ничего не спрашивая, отворила дверь, и увидела на пороге Илюшку и Бульбазавра.
— Привет! — сказал Шарава серьёзно.
Пашка протёрла глаза, вспоминая, кто эти дети, и как они узнали, где она живёт.
— Ну привет, — сонно произнесла она, потирая глаза. — Что-то хотел?
— Да диск вернуть… Бульба, у тебя он?
— Угу, — Бульбазавр достал из кармана курточки диск, завёрнутый в прозрачную пузырчатую упаковку. — Я её до Пса-Крушителя дошёл… Дальше не смог.
— Да и никто из нас не смог! — пожаловался Илюшка возмущённо, как будто это Пашка была виновата в том, что один из последних боссов оказался настолько сильным. — Как его победить?! Паш, скажи, а?!
Лысая почесала в затылке. Настроения не было совершенно никакого, но диск она всё же взяла. Посмотрела на часы в коридоре: тринадцать после полудня.
— Значит так, ребятня, — сказала она, припомнив, что в своё время Илюшка разрешил ей воспользоваться компьютером, и даже позволил немного погостить, так что настала пора вернуть должок. — Давайте так: я даю вам сотку, а вы сгоняете и купите мне что-нибудь попить. Пока бегаете, игра как раз установится. Пойдёт?
Илюшка с Бульбазавром радостно согласились.
Поставив игру на установку, Пашка приступила к уборке своих небольших хором: это было одной из причин, почему она отправила пацанов «погулять». Она скидала в шкаф валяющуюся всюду мятую одежду, прибрала постель, стёрла со стола слой пыли, отодвинула огромный угловой кусок дивана, стоящий посреди комнаты, туда, где он не мешал. Отыскала под ним потрёпанного плюшевого зайца, с которым изредка любил развлекаться Ладан, и выпнула его прочь (пёс радостно ускакал за ним вслед). Она быстро устала, но всё равно продолжала чем-то себя занимать. Мысли до сих пор изредка мучили её, но теперь сознание будто бы огрубело, и теперь равнодушно принимало все их царапины и порезы.