Особый интерес вызывает небольшая поэма Прасада «Размышления Ашоки» (или «Сомнения Ашоки» — Asoka kl cinta), в примечании к которой сказано: «Увидев жестокое человекоубийство, сопровождавшее победу над Калингой, душа императора уязвилась». Поэма представляет собой раздумья императора Ашоки после его сокрушительной и кровавой победы над провинцией Калинга. Известно, что именно после жестокой войны с этой провинцией Ашока принял буддизм, придав ему статус государственной религии.
Приводим подстрочный перевод поэмы1:
Горит мотылек жизни,
Сколько же их
Тех мгновенных искр-мотыльков?
Алчность вздыбила огненный чуб —:
Это юность свой багрянец явила миру!
Но ее горение не принесло упоения. Отчего?
Гордая глава Магадхи Пала к ногам победителя.
Отчего же снова слышится Бередящее душу эхо рыданий?
Оно позорит победу.
Жадные мечи,
Их острые клинки,
Сокрушительные удары,
Пронзительные клики
Сбросили сегодня корону Калинги.
Что за власть принесла эту победу?
О! Это власть человека!
Она как былинку подняла тяжелую гору,
Тень которой на два дня скрыла землю.
Но опять засияли солнце и луна2.
То великий обман злой силы:
Когда пьешь вино Бестелесного3,
Возникает опасное воодушевление.
Человеку кажется — в душе его расцветает счастье,
И он не отличает победу от поражения.
Кто дал знак
Бездумно срывать короны,
Топтать победные гирлянды,
Слушать бренности песнь
И всадником не двигаться далее?
То мадхушала4 славы Пробудив безумие,
То падая, то поднимаясь,
Подливая в чашу вино.
Движет этот сиюминутный пир!
В черных локонах,
В пьяных, смиренных очах истома,
Но вдруг сверкнут алмазы Страстных, алчущих счастья желаний
На гребне мгновенной, неверной волны.
Но вот в обезлюдевшей шала славы
Смолкнут колокольчики порванных ножных браслетов,
Заснет прекрасное дитя,
Расплескав чашу счастья,
Умолкнет вина, но барабан,...
В этом небе голубой печали
Счастье подобно молнии. Сверкнет порою в море бед —-Долга разлука перед новой встречей.
В этом лесу пустынных миражей
Она мелькает, как резвая лань души.
Капля за каплей,
Очи реки наполняя,
Льются слезы.
Но мгновенно может высохнуть влага.
Наполненным остается лишь колчан смерти.
Боль — это слабая душа,
Спектакль страданий тела.
Так пульсирует Сущее:
То лишь перемены в спектакле.
С каких же пор живет это дурное представление!
Каруна5 поет свою печальную песнь,
Ветер несет ее,
Г рустнеет Заря,
Желтеет ее лик,
И сумерки тают в медвяно-желтых красивых тонах.
Является прекрасный луч солнца,
Протягивая шелковую нить, —
И глаз оживает,
Сомнения затихают.
Птицы, спящие до поры, пробуждаются.
Мгновенная встреча
Вновь пробилась сквозь долгую разлуку
И настанет тот единственный рассвет,
Когда цветок рождается из праха.
Как удается ему быть таким прекрасным?
О израненные ноги сансары,
Что бредет шатаясь!
О приложи к ним, Боже, благовонную мазь!
Рассыпь нежные лепестки на ее пути!
Овей ее сладостным дуновением весеннего ветра!
Горит земля, вселенная страдает,
Несчастья всюду.
Шипы везде,
В огне песчаная дорога.
То течет волна печали.
Горит жизни мотылек.
Поэма написана в чхаявадском стиле: санскритизованным языком, с использованием полисемантичной, абстрактной лексики, с предпочтением неясного синтаксиса и лишенных формальных показателей грамматических форм. Все это набрасывает некую «дымку неясности», способствуя свободной интерпретации текста. Главное здесь — поток сознания, поток чувств, воплощение одной из основных идей чхаявада — темы единства сущего как нерасторжимости горя и счастья, жизни и смерти, вечности этого двуединства, а посему тщеты достижения безоблачного счастья и благополучия на земле, его призрачность, его иллюзорность. Лишь «бездумная, наивная, несведущая юность, оседлавшая облака и льющая вино весны на весь мир» (курсив мой. — Н.В.), до поры не знает, что «весна чревата листопадом». Все это клишированные образы чхаявада, нашедшие определенное место и в поэме об Ашоке.