— Здесь где-то. Я сбегал на лыжах на край леса, выходных следов нет.
— Давайте тогда начинать.
Запахло папиросным дымом и человеческим потом. Пахло еще железом и чем-то сладковатым, Серый еще не знал тогда, что это запах пороха.
Опять заговорили:
— Где флажки?
— В санях. В рюкзаке.
— Нашел. Пошли развешивать.
— Начнем гон, голосов не жалеть. Больше крику и больше стуку, чтобы страшнее было.
Вправо и влево по лесу заголосили шаги. Шаги шли в обхват урочища, где залегла стая, — это Серый определил по звукам.
Пронзительно остро, сообщая о тревоге, закричала сорока.
Родилось беспокойство.
Серый поднял голову. Вокруг в дремотной невозмутимости белые от свежего снега стояли деревья. Громко шурша крыльями, пролетел тетерев.
От дерева к дереву в глубь леса кралась бичева с красными лоскутками.
Пугала.
Лоскутки были похожи на языки пламени, и чудилось, что все урочище охвачено кострами.
Вдруг в той стороне, куда ушли шаги, бухнул выстрел и разгонисто, лихо прокатилось по лесу эхо:
— У-ух!
Небо сразу как-то осело, и пригнулись деревья — так почудилось Серому. Его всего обдало дрожью, в тело гвоздем вошел страх, придавил к насту.
А вокруг все ожило:
Затрещало.
Загремело.
Забарабанило.
Заулюлюкало и, стократно повторенное эхом, навалилось со всех сторон черной жутью.
На поляну выскочил заяц. Присел. Постриг ушами воздух. Перемахнул через бичеву с красными лоскутками, поскакал дальше.
Серый это видел — перемахнул.
Сбежала с сосны белка. Послушала. Повертелась. Нырнула под бичеву, удрала из опасного круга.
Серый видел и это — поднырнула.
И понял: значит, можно и перепрыгнуть и поднырнуть — красное не опасно, красное — не огонь.
А крики гремели.
Накатывались все ближе, страшнее:
— Улю-лю!
— Ого-го-го!
— Держи, держи!
Они пугали, горячили, подхлестывали — спасайся, беги. И Серый уже готов был выползти из-под ели и бежать, но тут он увидел одного из собратьев по стае. Неслышной тенью крался он вдоль флажков, как вдоль костров, не решаясь пересечь огненно пугающую линию.
Волк искал выхода.
И выход был недалеко: флажки обрывались, образуя ворота, и волк бежал к ним, как к своему спасению. И тут навстречу ему из-за раскидистого вяза — ах! — плеснулось пламя и-ух! — откликнулось на выстрел эхо.
Волк подпрыгнул.
Скрючился в воздухе.
И, страшно закричав, рухнул в снег.
Вскочил, порываясь бежать, а из-за вяза — ах! — снова полыхнуло пламя. Волк сунулся щеками в сугроб, задергался, из горла его, освобождаясь, хлынуло черное, зашипело.
Волк, издохнув, лежал мордой вниз, рот его был оскален и набит снегом. Вокруг в белой немоте стоял лес, и валилось, падало сверху оглушающее небо.
Серый ошеломленно припал к земле, боясь не только пошевелиться, но даже вздохнуть. Он много раз видел, как перестают жить мыши, суслики, зайцы, но первый раз на его глазах умирали волки, и это было страшно: значит, может умереть и он?
А выстрелы гремели.
Кричали люди.
С веток, дымя, осыпался иней: изумленные деревья роняли на землю свое белое одеяние и на глазах становились черными.
И тут Серый увидел деда Трошку. Дед лез прямиком, кричал, вытаращивая глаза:
— Ого-го-го!
И бил по деревьям палкой.
У ели дед остановился, снял шапку, отер ею вспотевшую лысину, сплюнул с губы окурок, пометил своим запахом снег, высморкался, закричал, напрягая тонкую шею:
— Берегись!
И полез дальше, подымая на расшлепанных валенках глыбищи снега. Дед был тощ, как сучок, и слаб, его можно было свалить одним ударом, но он был силен и страшен той силой, что при шла вместе с ним в лес и теперь бухала, кричала, улюлюкала.
Серый выдержал.
Не выметнулся из-под ели.
Остался лежать под ней в темной оглушенности.
Он видел, как парят, остывая, тела убитых волков и как потом, уже холодных, одеревенелых под черный вороний грай люди стащили их к просеке и покидали в сани деда Трошки.
Кто-то спросил:
— Все, что ли?
И кто-то сказал:
— Вроде все.
— Поехали тогда. Поздно уж.
И застонали, заплакали полозья — дальше, дальше. Следом за санями пошли и те, что кричали и палили из ружей. В потной красноте сияли их лица, довольные от удачной охоты и хмельные от выпитого на поляне вина.
Серый вылез из-под ели уже только вечером.
Истоптанный и измазанный кровью снег вокруг был страшен. И страшным, кровавым казалось солнце на закате. В пожаре вечерней зари бездымно горел лес, к которому со всех сторон подступала ночь.
Обессиленный страхом и шатаясь от пережитого, Серый укрался подальше от этого гиблого, таящего следы смерти места. До утра и весь следующий день прятался он в глухомани притихшего, ограбленного леса, а вечером выбрался в степь