Со смертью Волчицы что-то хорошее спряталось в нем навсегда, задеревенело.
Она была для него светлым порогом, дальше в его жизни легла тьма.
Серый прикопал остывшее тело подруги землей, чтобы ее не расклевали птицы, и перешел жить в березняк. Целое лето потерянно бродил он по степи от стада к стаду, пугал пастухов. Поднимется неожиданно из травы, стоит и смотрит из-под тяжело нависшего над глазами массивного лба.
Завидя его, пастухи поднимали истошный крик.
Подгоняли овец к коровам.
Палили из ружей.
Серый угрюмо глядел на них издали, уходил и появлялся где-нибудь у другого стада.
Никого не трогал.
Просто стоял и глядел, как, пугаясь его, пастухи кричат и хлопают кнутами.
Иногда, охваченный неистребимым желанием кого-то любить и жалеть, Серый подходил к ручью, возле которого умерла Волчица, сидел возле него и час, и два, пока не начинал томить голод.
Как-то среди лета, когда на полянах уже зарозовела клубника, в лес приехали двое — мужчина и женщина. Они вылезли из машины, стали собирать ягоду.
Потом они бегали по опушке.
Боролись.
Барахтались в траве.
Прячась в кустах, Серый видел любовь их.
Двое остались в лесу до утра. Они легли в машине. Некоторое время в машине говорил приемник, потом его выключили, и все погрузилось в тишину.
Наполненный шорохами уснул лес.
Дремал в облаках месяц, и только над затухшим костром на поляне бодро звенел комар.
В полночь Серый прокрался к машине.
Встал на задние лапы.
Уставился в стекло.
Двое спали на отброшенных спинках сидений, спали тепло и спокойно, и на их тихие лица падал голубоватый свет далекого неба.
Вдруг женщина открыла глаза, приподняла голову.
Серый не шевелился.
С минуту они неотрывно глядели друг на друга. Над лесом в звездах летела ночь. Пресно пахло пеплом потухшего костра.
Молчало небо.
Молчал лес.
Облитые росой листья отливали сталью. Все обмерло, словно в ожидании грозы.
И гроза грянула: женщина ухватилась за плечо мужчины и пронзительный визг ее, будто молния, рассек тишину:
— Волк, Гена, волк!
Серый дернулся большим могучим телом, скользнул когтями по дверце машины и, сбивая росу с высоких выспевших трав, ушел в лес, а женщина кричала в машине:
— Он смотрел, Гена... Он смотрел на меня.
— Ладно... Показалось тебе.
— Смотрел, Гена, смотрел, — говорила женщина и почему-то плакала.
Утром Серый ушел в степь. В его задичалом сердце родилась вдруг жажда крови. Оврагом подкрался он к стаду, отхватил половину и погнал к лесу. Овцы изумленно неслись по степи, а Серый догонял их и с холодной хищностью и отчаяньем рвал их глотки, мстил людям за отнятых у него детей, за убитую ими Волчицу и за то, что в их домах, в их неприступных гнездах подрастают птенцы, у которых тоже будут длинные руки и они тоже будут доставать ими далеко.
Усталый, но не утоливший жажду мести, он ушел от настигающих его верховых в зеленую глушь леса, а последняя зарезанная им овца билась у опушки в предсмертных судорогах, из ее перехваченного горла, пузырясь, толчками выплескивалась на траву кровь, остановившиеся глаза смотрели в небо и уже не видели даже солнца.
Остаток дня Серый провел в укрывище под старым выворотнем. Спал тревожно, и во сне все еще впивался в овечьи глотки и выпускал кровь. Он и во сне все еще мстил людям за их жестокость и бессердечие.
Ночью он пошел к кошарам.
7
Лето шло долго.
И долгой была осень.
Лили дожди. В лесу даже днем стояла полутьма. Темнели голые облетевшие деревья. Скирды соломы в степи обрастали зеленью. В колеях, раскисших, истерзанных машинами дорог тускло поблескивала вода.
Серый жил в ельнике.
Днем спал.
Ночью, шлепая по грязям, выходил на охоту. Пробирался к селу, бродил по мокрым улицам, принюхивался к парким сумеркам сараев, пугал собак. К рассвету в крутых берегах речки настаивались густые туманы. Туманы поднимались и в полях, и Серый двигался среди них огромным призраком.
Зима пришла неожиданно.
Проснулся как-то в полдень Серый у себя под елью, смотрит, а деревья и земля вокруг белые, а снег все падает, тихий, просторный, и радостно, и празднично кричит на дубу ворона.
Вечером Серый вышел на опушку и воинственно, и ликующе выдохнул из себя в холодное лицо пришедшей ночи:
— Иде-е-ем!
Он звал свою стаю.
Сейчас он соберет ее, спустится с нею с горы, войдет в село, и люди узнают глубину его ненависти к ним.
— Иде-е-ем! — самозабвенно кликал он.
И знал: сейчас закричит, отзываясь эхом на разные голоса, лес: когда зовет вожак, волки приходят.
Но в лесу было тихо.
И степь, уходя в ночь, не посылала ответа.