Выбрать главу

Со смертью Волчицы что-то хорошее спряталось в нем навсегда, задеревенело.

Она была для него светлым порогом, дальше в его жизни легла тьма.

Серый прикопал остывшее тело подруги землей, чтобы ее не расклевали птицы, и перешел жить в березняк. Целое лето потерянно бродил он по степи от стада к стаду, пугал пастухов. Поднимется неожиданно из травы, стоит и смотрит из-под тяжело нависшего над глазами массивного лба.

Завидя его, пастухи поднимали истошный крик.

Подгоняли овец к коровам.

Палили из ружей.

Серый угрюмо глядел на них издали, уходил и появлялся где-нибудь у другого стада.

Никого не трогал.

Просто стоял и глядел, как, пугаясь его, пастухи кричат и хлопают кнутами.

Иногда, охваченный неистребимым желанием кого-то любить и жалеть, Серый подходил к ручью, возле которого умерла Волчица, сидел возле него и час, и два, пока не начинал томить голод.

Как-то среди лета, когда на полянах уже зарозовела клубника, в лес приехали двое — мужчина и женщина. Они вылезли из машины, стали собирать ягоду.

Потом они бегали по опушке.

Боролись.

Барахтались в траве.

Прячась в кустах, Серый видел любовь их.

Двое остались в лесу до утра. Они легли в машине. Некоторое время в машине говорил приемник, потом его выключили, и все погрузилось в тишину.

Наполненный шорохами уснул лес.

Дремал в облаках месяц, и только над затухшим костром на поляне бодро звенел комар.

В полночь Серый прокрался к машине.

Встал на задние лапы.

Уставился в стекло.

Двое спали на отброшенных спинках сидений, спали тепло и спокойно, и на их тихие лица падал голубоватый свет далекого неба.

Вдруг женщина открыла глаза, приподняла голову.

Серый не шевелился.

С минуту они неотрывно глядели друг на друга. Над лесом в звездах летела ночь. Пресно пахло пеплом потухшего костра.

Молчало небо.

Молчал лес.

Облитые росой листья отливали сталью. Все обмерло, словно в ожидании грозы.

И гроза грянула: женщина ухватилась за плечо мужчины и пронзительный визг ее, будто молния, рассек тишину:

— Волк, Гена, волк!

Серый дернулся большим могучим телом, скользнул когтями по дверце машины и, сбивая росу с высоких выспевших трав, ушел в лес, а женщина кричала в машине:

— Он смотрел, Гена... Он смотрел на меня.

— Ладно... Показалось тебе.

— Смотрел, Гена, смотрел, — говорила женщина и почему-то плакала.

Утром Серый ушел в степь. В его задичалом сердце родилась вдруг жажда крови. Оврагом подкрался он к стаду, отхватил половину и погнал к лесу. Овцы изумленно неслись по степи, а Серый догонял их и с холодной хищностью и отчаяньем рвал их глотки, мстил людям за отнятых у него детей, за убитую ими Волчицу и за то, что в их домах, в их неприступных гнездах подрастают птенцы, у которых тоже будут длинные руки и они тоже будут доставать ими далеко.

Усталый, но не утоливший жажду мести, он ушел от настигающих его верховых в зеленую глушь леса, а последняя зарезанная им овца билась у опушки в предсмертных судорогах, из ее перехваченного горла, пузырясь, толчками выплескивалась на траву кровь, остановившиеся глаза смотрели в небо и уже не видели даже солнца.

Остаток дня Серый провел в укрывище под старым выворотнем. Спал тревожно, и во сне все еще впивался в овечьи глотки и выпускал кровь. Он и во сне все еще мстил людям за их жестокость и бессердечие.

Ночью он пошел к кошарам.

7

Лето шло долго.

И долгой была осень.

Лили дожди. В лесу даже днем стояла полутьма. Темнели голые облетевшие деревья. Скирды соломы в степи обрастали зеленью. В колеях, раскисших, истерзанных машинами дорог тускло поблескивала вода.

Серый жил в ельнике.

Днем спал.

Ночью, шлепая по грязям, выходил на охоту. Пробирался к селу, бродил по мокрым улицам, принюхивался к парким сумеркам сараев, пугал собак. К рассвету в крутых берегах речки настаивались густые туманы. Туманы поднимались и в полях, и Серый двигался среди них огромным призраком.

Зима пришла неожиданно.

Проснулся как-то в полдень Серый у себя под елью, смотрит, а деревья и земля вокруг белые, а снег все падает, тихий, просторный, и радостно, и празднично кричит на дубу ворона.

Вечером Серый вышел на опушку и воинственно, и ликующе выдохнул из себя в холодное лицо пришедшей ночи:

— Иде-е-ем!

Он звал свою стаю.

Сейчас он соберет ее, спустится с нею с горы, войдет в село, и люди узнают глубину его ненависти к ним.

— Иде-е-ем! — самозабвенно кликал он.

И знал: сейчас закричит, отзываясь эхом на разные голоса, лес: когда зовет вожак, волки приходят.

Но в лесу было тихо.

И степь, уходя в ночь, не посылала ответа.