Но ее больше не было.
Идти к дороге было незачем.
И на скрип саней деда Трошки Серый не поднял даже головы.
Сани проехали и скрип прекратился. Серый вылез из-под ели, постоял немного, побрел к опушке.
У края остановился.
Старый.
Седой.
Проживший трудную, замешанную не крови жизнь, он поднял к небу голову и позвал:
— Иде-е-ем!
Он все еще скликал тех, кого водил когда-то за собой и кого уже давно не было. Обновив межевую метку, Серый понуро и обреченно поплелся в степь.
Нынешней весной Серый умер.
Когда он почувствовал, что должен умереть, то приполз в свое первое логово, где у него были когда-то дети и было счастье, приполз и положил голову на жилистый корень дуба.
У корня любила когда-то сидеть его Волчица.
Силы у Серого хватило лишь доползти до логова. По корню, на котором покоилась его голова, земля мощно подавала соки жизни могучей кроне могучего дуба, но Серый не слышал этого: он уже не дышал. В уголке его угасшего глаза стыла непролитая слеза.
И не слышал Серый, как подползла к нему его Волчица и прилегла рядом.
Прилегла тихо.
Беззвучно.
Теперь уже навсегда.