Но как разбираться, я не знал. Мне тяжело было от мысли, что Вероника может быть причастна к этому делу, и что появилась у меня тайна от друзей.
Глава VI. В плену
1
Прошла неделя, потом другая. Максим сделал доклад о шуршунчиках. Он написал его сам, и все ему даже зааплодировали. Хотя придирались, конечно, и вопросы задавали, особенно Силин. Но Максим уже знал, что ответить. Роська от радости за брата бросилась мне на шею и звонко поцеловала в щёку.
— Ой, извини! — тут же отпрянула она, испугавшись. Наверное, потому, что я стал красным, как помидор.
А чего на меня бросаться, я-то вообще здесь при чём?!
Вечером, после заседания, папа спросил меня:
— За что ты так Силина не любишь?
— А чего он придирается?
— Он задаёт вопросы, Сергей.
— Он придирается! Даже Степанов ему сегодня замечание сделал.
— Я заметил, что ты и Степанова в последнее время не очень-то жалуешь. Что с тобой? Переходный возраст?
Я молчал. Не рассказывать же обо всех своих подозрениях и догадках! Они и так меня замучили! Мне, если честно, совсем не было весело от этой детективной истории, я не хотел играть в Шерлока Холмса и разоблачать каких-то там преступников. Но мне очень не хотелось, чтобы взрывались дельфины.
К Стеше я заходил каждый день. Чувствовала она себя плохо, и Георгий всё безнадёжнее качал головой. А Иван не возвращался и не возвращался с Большой земли.
Мы всё так же гуляли по острову, купались, играли с дельфинами в вольерах, сидели у Максима в Ангаре, ходили ночью к дяде Фаддею, но уже нечасто, потому что надо было готовиться к школе. Осташкины в детдоме сильно отстали, да и я всё лето за учебники не садился.
Вот как-то раз мы сидели, решали задачки по алгебре, а Роська вдруг бросила ручку и сказала:
— Мальчики, надо проведать Локи. У меня сердце неспокойно.
Почему женщины всегда сердцем чувствуют всякие неприятности? Почему это Роськино сердце не подсказало ей, что не надо нам больше соваться к анулейцам? Я не знаю. Но как только она это сказала, мне нестерпимо захотелось бросить алгебру и снова забраться на горячее сиденье «Ласточки», подняться в небо, лететь над лесом, где всё зелёное и голубое, только брошенное поселение анулейцев желтеет правильным кругом… И Локи проведать захотелось. Неужели он до сих пор красит себя гуталином?
— Хорошо, — спокойно сказал Максим. — Завтра утром можно. Ладно, Листик?
Всё шло как по маслу. Мои родители на весь день уехали на Большую землю.
— Хочешь с нами? — спросила мама. — Варю проведаем.
— Н-нет, мам… Мы с Осташкиными договорились. Нас Роська будет учить нырять.
— Смотрите, осторожнее там.
— Не волнуйся, Роса у нас мастер спорта.
Варе привет.
«Ласточка» завелась так быстро, будто хотела нам показать, как она соскучилась и рада нас везти куда угодно. И даже солнце палило не так нещадно, как в прошлые дни. По небу шли пышные белоснежные облака. И посадка на каменной дороге в заброшенном городе была мягкой.
— Умница, — ласково погладил «Ласточку» Максим.
Он не успел опустить руку, как я почувствовал, что в затылок мне упирается что-то острое и холодное. В этот же миг ойкнула Роська, а за спиной у Максима вырос огромного роста человек. Его длинные светлые волосы были собраны на макушке в хвост, могучими руками он натянул лук, и наконечник стрелы ткнулся в затылок Максима. У меня запрыгало сердце, когда я понял, что Максим, глядя на меня, видит то же самое. Это были Хвосты, я сразу понял. Не зря же у меня была раздвижка на Локин рассказ. Они у анулейцев вроде милиции и частной охраны. Это были те Хвосты, что убили Зое! Такие, пожалуй, разговаривать не станут.
Только я подумал об этом, как раздался пронзительный крик, и я почувствовал, как стрела, упирающаяся в мой затылок, дрогнула и опустилась. Кричал Локи. Да, это он! Он выскочил из-за дома и в два прыжка оказался перед нами. Глаза его сердито сверкали.
— Не трогать! — гневно и повелительно крикнул он. — Это мои друзья!
От крика все буквы у него стали будто твёрже, исчезла мягкость.