— Что это… у вас?
— Это ваша, — сказал Максим. — Игорь украл, а потом отдал нам. Возьмите.
Степанов взял. Отрешённо как-то перелистал, сказал «спасибо».
— Андрон Михайлович… — сказала Роська. — Мы должны сказать вам кое-что…
— Важное, — добавил я.
Степанов как-то занервничал. Потом я понял, что ему было неудобно, что эту тетрадь кто-то читал. Всё-таки это он только для себя писал, не для посторонних.
— Ну, зайдите, — сказал он, пропуская нас в кабинет.
В кабинете было всё, как раньше: стеклянные шкафы с ракушками, морскими звёздами и кораллами, контрабас в углу; анулейский нож на стене. Теперь я знал, откуда он у Степанова.
— Садитесь, герои.
Мы сели.
— Ну?
Как же начать? Как же сказать? Мы переглянулись, и никто не решался.
— Андрон Михайлович, — сказала, наконец, Роська, и голос у неё был такой, как будто она говорит со смертельно больным человеком. — Там, у анулейцев есть мальчик… Локи.
— Я вам рассказывал, — вставил Максим.
— Он наш друг. И он очень хороший, — продолжала Роська. — Только он… ну, не совсем анулеец.
— У него есть всякие особенности, — сказал я. — Кожа светлая, голос громкий…
— Его мама умерла, когда он был совсем маленький, — подхватила Роська. — Но у него есть дедушка…
— Он ваш сын, — закончил Максим.
Пока мы с Роськой говорили, по лбу Степанова катился крупный пот. Это было как-то жутко. После слов Максима он закрыл лицо ладонями и сидел так очень долго. Потом посмотрел в окно и сказал шёпотом:
— Спасибо, ребята.
Все были взбудоражены нашими рассказами об анулейцах. И, конечно, все хотели поехать. Но Степанов сказал, что возьмёт только моего папу и Мераба Романовича. Ну и нас, конечно. К восьми утра катер был готов и ждал нас на пристани. Сначала хотели лететь вертолётом, но мы сказали, что лучше не стоит.
Всю дорогу Мераб Романович мучил нас расспросами, особенно его интересовало наше путешествие с дельфинами. Папа сидел со мной рядом, одной рукой прижимая к себе. Он меня теперь всё время обнимал.
Мы искали то место, где спрыгнули с Роськой в море. Мы надеялись, что кто-нибудь из анулейцев остался там на берегу «сторожить море».
Но оказалось, что уже весь город переместился сюда! Анулейцы разбили новое поселение за тем обрывом, с которого мы прыгнули; здесь начинался лес и был спуск к морю. Мы поднялись на гору и увидели, что анулейцы за эти два дня неплохо обосновались. Домов, конечно, ещё не было, жили в шалашах, но уже начали валить деревья для построек, была утрамбована земляная площадка для коло; у шалашей в сложенных из камней очагах горел огонь, кое-где в них готовилась еда.
Первой нас увидела крупная рысь. Она подняла кончики ушей, повела чуткими ноздрями и медленно повернула к нам голову с прищуренными глазами. Потом пружинисто вскочила и в два прыжка достигла леса. Через минуту вернулась оттуда со своим хозяином — Дотом. Мальчишки уже окружили нас толпой, здоровались, улыбались, кто-то побежал за Локи и Биром.
Наконец, появился Вождь. Мы застали его за работой, и он шёл к нам, вытирая руки расшитым полотенцем. Остановился перед Степановым, серьёзный, строгий.
— Я знал, что мы встретимся вновь, чужеземец, — сказал он и улыбнулся. — Твои дети помогли нам найти море. Анулейский народ не забудет этого.
И Вождь поклонился всем по очереди: Степанову, Максиму, Роське и мне.
А потом был праздник!
Вождь велел бросить все дела, собраться у коло, нести угощение. Началась весёлая суета. Пока женщины готовили, а Степанов с папой объясняли Вождю и Отцам, что анулейцы теперь часть большой страны и скоро к ним приедет президент, мы побежали искать Локи. Спрашивали у ребят, но они пожимали плечами: только что тут был.
В самом дальнем шалаше нашли мы его и Хоту. Хота мягко выговаривал внуку:
— Ты не о том думаешь, Локи! Неважно, что у тебя на лице, главное, что у тебя в сердце!
— Локи!
— Роса! Листик! Максим! — Локи бросился к нам.
Он был опять обрит налысо («чтобы вернулись мои волосы»), кожа почти обрела свой естественный цвет («я всё время сижу в море, и оно меня лечит»), болячки и царапины начали проходить, но «оспинками» они всё равно останутся.
— Почему ты к нам не вышел? — ревниво спросила Роська. — Весь город на коло.
— Да вот ведь упрямый! — сердито сказал Хота. — Не хочет идти и всё! Говорит: папа увидит меня такого, испугается и не захочет такого сына.
Мы дружно рассмеялись, а Локи вдруг сорвался с места и побежал к коло. Переглянувшись, мы бросились за ним и увидели, как Локи с разбега прыгнул на Степанова, обнял его руками за шею, ногами за пояс, и весь прижался к нему, как врос.