- Люба, я понимаю твоё горе, но это необходимо для следствия.
- Да, я понимаю, - сказала она и почему-то погладила руку майора.
Лыткин сел за стол, усадил Любу напротив и, увидев, что та успокоилась, спросил:
- А что было между тобой, Люба, и Егором Калугиным, сыном этого убийцы, раскулаченного Кулагина, вашего местного мироеда? Только скажи всю правду, я уже многое знаю от сержанта Чеботаренко.
- Он всегда домогался до меня, угрожал, а потом даже сватался, но отец его выгнал. Ну а потом их раскулачили, – сказала Люба.
- А где сейчас Егор?
- Не знаю, но я его очень боюсь, Фёдор Николаевич. Грозился, что не отстанет от меня. Он и так мне проходу по селу не давал.
- Да-а, дела. Ну, что будем делать, Алексей? - обратился к сержанту Фёдор Иванович.
- Товарищ старший майор, я этого Егора знаю с детсва, сам батрачил у них. Он всегда дрался, смелый и злой, гадина. Он от Любы не отстанет. Надо бы кому-то здесь остаться, пока не поймаем самого папашу и его сынка. Нельзя её одну оставлять. Мне-то в сельсовете надо быть, нового председателя охранять, а вам, если хотите, тут бы, в доме, остановиться: и постой здесь хороший и засаду организовать на младшего Кулагина. Одной ей здесь опасно оставаться.
Лыткин обратился к девушке:
- Люба, боязно за тебя, можно я останусь у тебя на постой на несколько дней? Семён и Егор Кулагины прячутся где-то: или в Щегловке, или даже в селе. И вполне возможно, он придёт сюда.
– Да, конечно. Дом большой, а у меня ведь больше никого нет. Распологайтесь. Я Егора очень боюсь.
- Ну, вот и хорошо.
Сержант встал:
- Разрешите идти?
- Сегодня мы, сержант, ещё сходим к Кулагиным. А завтра ночью нагрянем в Щегловку, к родственникам. Мы должны взять контру. Я чую, что они там.
Алёша вышел. Лыткин повернулся к Любе и решительно и проникновенно сказал:
- Мы обязательно поймаем и накажем преступников по всей строгости закона!
Как только он произнёс эти слова, то тут же сильно вздрогнул от громкого неожиданного крика:
- Стоп! Снято! Отлично!
Ошарашенный Лыткин повернулся к дверному проёму, ведущему в другую комнату, и увидел какого-то человека с кинокамерой, другого с яркой лампой в руках, лохматого гражданина в экзотическом пончо и очках и рыжую симпатичную девицу в ветровке и леопардовом платье.
- Кто вы? – грозно спросил их старший майор. Компания невольно замерла. Затем Лыткин повернулся к Веронике, указал пальцем на съёмочную группу и строго задал ей вопрос, - Люба, отвечай немедленно, что это за буржуазная контрреволюционная сволочь у тебя в доме?
Тут начал подниматься и вылезать из гроба бледный покойник-председатель. Майор в ужасе уставился на него, быстро достал из кобуры револьвер и направил на ожившего председателя
* * *
Целых две минуты потребовалось Лыткину, чтобы он вернулся в себя и из Фёдора Николаевича снова превратиться во Владимира Стахановича, а экзотичного недеревенского вида люди - в оператора Геогиевича, осветителя, режиссёра Осипа Железнова и его симпатичную ассистентку Женю. Все они понимающе улыбались, а шеф показывал большой палец. Лыткин смущённо опустил голову и махнул рукой.
- Майор, вам бы артистом быть, а не следователем. Потрясающе! Станиславский гордится вами. Только вот отсебятины, Владимир Стаханович, не надо: где вы в сценарии видели, чтобы майор Фёдор Лыткин допытывался у сержанта НКВД, каким образом устроено кино, киноплёнка? Да и другие моменты… Хотя, ничего страшного, смонтируем. Уверен, лучше уже сыграть нельзя.
- Да, тут я, конечно, немного заигрался.., - согласился Лыткин, - А вы-то куда исчезли, куда спрятались?
Трое киноработников переглянулись.
- То есть, как это? Мы всегда рядом были.
Лыткин вторично махнул рукой.
- Передохнём? - предложил оператор.
Вся креативная компания вышла на улицу, на свежий воздух.
Вечерело. Солнце, толстые лучи которого были видны невооружённым глазом, по мере приближения к западу, увеличилось в размерах, окрашивая горизонт и кроны деревьев в жёлто-розовый цвет. В прозрачном воздухе парили невесомые пушинки и паутинки. От земли веяло густым теплом. По улице села неторопливо двигалось стадо отъевшихся за день на лугах и напоенных речной водой круглобоких коров. Всё это сказочное, мифологическое пространство было проникнуто какой-то первобытной гармонией.