На съёмочной площадке царила уже знакомая суета: лохматый Осип Валентинович с дымящейся трубкой в зубах уже назидал очередного актёра – молодого парня в косоворотке, плисовых штанах, хромовых сапогах, стёганом на вате жилете и чёрном бархатном картузе:
- Ты, Аркаша, переполнен классовой ненавистью. Советская власть в лице председателя, органов, уполномоченного этого НКВД забрали всё ваше имущество, на твоих глазах убивают отца. Это полный жизненный крах. Все твои мысли и действия мотвированы одним всепоглощяющим чувством – местью. Это должно отражаться и в выражении твоего лица, когда ты стреляешь в уполномоченного.
Аркаша сделал зверское лицо, сжал челюсти, оскалился и поднял брови вверх до упора. Его вытаращенные глаза сверкнули натуральной злобой.
- Переигрывать тоже не следует, Аркадий, - оценив перевоплощение, сказал Осип, - Егор Кулагин – это не Бармалей из детской сказки. Значит так: губы сожми в ниточку, брови следует, наоборот, нахмурить.
Лыткин подошёл к ним и остановился сбоку, за спиной назидаемого Аркаши. Мэтр, заметив майора, кивнул ему и сказал:
- Минуточку.
Потом посмотрел на актёра, снова перевёл взгляд на Лыткина, задумался на секунду и сказал:
- Аркаша, посмотри, кто пришёл.
Аркаша-Егор обернулся, и, увидев майора, тут же крепко сжал губы, до упора нахмурил брови и впился в него взглядом, полным ненависти. Лыткин, в свою очередь, непроизвольно сжал кулаки, подался корпусом вперёд, глаза его стали как дула двух пистолетов.
- Да-да-да! – закричал Осип, - вот теперь, Аркаша, у тебя отлично получилось. Убедительно. Так и будешь играть. Теперь ступай, позови отца твоего Семёна, … ну, то есть Никишина, он в гримёрке. А твоя сцена завтра, готовься, вживайся. Приветствую вас, Владимир Стаханович!
Оба действующих лица расслабились, растерянно посмотрели на режиссёра, пожали друг другу руки, после чего сын Семёна побрёл к павильону.
- Ну что, товарищ майор, - продолжил Осип, - сегодня следующие сцены. Сценарий, диалоги вы знаете, но напомню: вы с сержантом выслеживаете Семёна Кулагина в соседней деревне. Он будет один вот в этом доме, - указал Осип на избу неподалёку. - У вас пистолет заряжен? Разрядите. У вас какой? Наган. Подберём холостые. Короткая схватка, и Фёдор Лыткин убивает этого классового врага из револьвера по архивным документам. И вторая сцена, сегодня же: признание майора в любви к Любе Хижняк. Кстати, куда это вы её увели вчера? Я понимаю чувства, всё такое, я не против, но чтобы эти, так сказать, отношения не помешали творческому процессу.
Офицер смутился и кивнул головой. Подошли сержант Алексей и дородный, крепкий мужчина средних лет, одетый как Аркаша, но в картузе с более высокой тульёй, чем у «сына» и более длинной бородой из конского волоса. Осмотрев Семёна, Осип сказал ему:
- Евгений Александрович, картуз не носили на затылке, это вам не бескозырка моряцкая. Натяните его на голову поплотнее, чтобы козырёк был как раз над бровями. Вот как у майора фуражка. Женечка принесите холостые от нагана, Владимир Стаханович, разоружайтесь, то есть разрядите своё оружие и зарядите холостыми.
Наконец, всё было улажено, все были готовы. Приступили к съёмкам. Бородатый Семён вошел в дом, а уполномоченный с сержантом засели с пистолетами наизготовку: один - в палисаднике, недалеко у крыльца, другой застыл сбоку окна, распластавшись спиной по стене дома и очень красиво подняв руку с пистолетом по направлению к этому окну. Оператор с камерой выбрал позицию видимости обоих героев с улицы.
- Мотор!
- Есть!
- Камера!
- Есть!
Женя с хлопушкой, как обычно, произнесла номера сцены, кадра и дубля, хлопнула палками. Режиссёр, сидевший на улице под деревом, махнул рукой:
- Начали!
Сержант Алексей, сидевший во дворе, крадучись поднялся на крыльцо и, громко постучав рукоятью револьвера в дверь, встал за дверной косяк:
- Кулагин, Семён, выходи с поднятыми руками! Мы знаем, что ты там!
В ответ из дома раздался оглушительный выстрел. Пуля навылет пробила дверь, оставив на ней дыру в окружении вздыбившихся белых щепок.
- Сопротивление бесполезно, кулацкая морда! Дом окружён, выходи, сволочь, или сдохнешь через две минуты!
Но опять никакого ответа не последовало, в доме было тихо. Подождали. Пауза затянулась. Опять нарушался сценарий. Старший майор Лыткин по-прежнему в напряжённой гимнастической позе стоял у окна, прижавшись к стене и показывая рукой с пистолетом на окно. Сержант также слился со стеной сбоку от дверного проёма. Режиссёр, с некоторой тревогой понаблюдав эту сцену, поднёс к губам мегафон и оглушительно рявкнул: