Из сарайчика, стоящего напротив крыльца, вышел нарядный детина с обрезом в руках. Увидев его, Лыткин дёрнулся было достатавать наган из кобуры. Но Егор упредил это действие, направив обрез на уполномоченного. Раздался выстрел. Неожиданно реальный Лыткин почувствовал реальную же, острую и обжигающую, боль на предплечье правой руки. Не выпуская пистолета, он схватился левой рукой за всамделешную некиношную рану и произвёл два холостых выстрела в Егора Кулагина. Сквозь пальцы руки, зажимающей ранение, сочилась настоящая, его, Лыткина, кровь.
Майор собрался с силами и крикнул:
- Всё равно тебе не уйти, вампир трудового народа!
Почуствовав, что дело нечисто, Осип крикнул:
- Стоп! Что там у вас? Стаханович, ты что, действительно ранен?
- Да, задело. Вот, собака! - ответил майор, очень недружелюбно посмотрев на Аркашу-Егора.
Все присутствующие с вопросительным удивлением также уставились на молодого кулака.
- Аркадий, что всё это значит? Ты чего удумал? В тюрьму захотел? Брось обрез! – приказал Осип.
Аркаша растерянно и с недоуменим посмотрел на ружейный обрез и с испугом отбросил его от себя, на землю.
- Сам ничего не понимаю, - произнёс побледневший стрелок, - Я не знал, я не нарочно…
С уполномоченного стащили гимнастёрку. К счастью, пуля прошла касательно, и рана оказалась небольшой. Руку быстро превязала бинтом плачущая Вероника.
Осип подошёл к лежащему на земле, оружию, поднял его, осмотрел.
- Что это за обрез? Насколько я помню, у нас такого не было. Где вы его взяли?
Тут сержант Алексей, переминаясь с ноги на ногу и покачивая плечами, сказал:
- Осип Валентинович, это мы с Женей выпросили у участкового Вадима на время съёмок. Подходящего не нашлось. У нас их два, и оба уже были в кадре. Ну, вот мы и решили подыскать… Он нам выдал под расписку. Это обрез Хижняка.
- Вы что, сдурели? – отреагировал первым Лыткин, - это же вещдок, да ещё оружие, да ещё с боевым патроном! Этот расп…й Вадим все инструкции нарушил! Это тюрьма!
- Так, тише, - решительно сказал Осип, - надо разобраться и как-то выйти из положения, а то кранты всему творческому процессу и фильму в целом. Да ещё тюрьмы тут… Хорошо выпросили этот обрез, будь он не ладен. И, по всей видимости, с боевым патроном. Ну и лейтенант, ну даёт. Кто только у нас в полиции служит? Дальше. Женя, почему ты не перезарядила его холостым патроном?
- Осип Валентинович, я перезарядила, клянусь вам!
Режиссёр снова повернулся к Аркаше:
- Аркадий, что скажешь, как объяснишь, что в нём оказался настоящий, боевой?
- А-а-а, начинаю понимать, - ответил кулак, сын кулака, - Я спросил Женю: «Где обрез?», она говорит «Иди, возьми. На столике, в палатке лежит. Там, говорит, холостой». Я пошёл, гляжу, лежит обрез и рядом с ним, на столике, патрон. Я и подумал, что это и есть холостой. Вытащил, который был в нём и вставил этот, который лежал. А это, оказывается, и был его родной, настоящий.
- Женя, ты хоть понимаешь, что ты натворила? – строго сказал Осип, машинально вспомнив фразу какого-то политика из телевизора, - Какого чёрта ты не убрала боевой, а оставила рядом с оружием? Владимир Стаханович мог быть реально убит. Его невинные раны на твоей совести.
Женя побледнела, покраснела и заревела:
- Да, я виновата, - проговорила она сквозь рыдания, - Осип, Владимир Стаханович, простите меня, дуру! Кто знал, что он его опять туда сунет…
- Женя! Перед лицом невинно пострадавшего Владимира Стахановича, объявляю тебе …м-м-м… строжайший выговор! С самым последним предупреждением! М-м-м… Как это.., профессиональное, так сказать, несоответствие занимаемой должности! - твёрдо заключил Осип, косясь на майора.
- А ты Аркадий, чума на твою голову, как ты мог своими корявыми руками (Аркадий нахмурившись, внимательно посмотрел на свои пальцы) заменить холостой патрон на боевой? Дьявол, дьявол тобою двигал! Как ты теперь сможешь искупить свою вину? Как ты собираешься жить с этим дальше? Как, я спрашиваю!
- Ну, получилось так…- развёл руками Аркаша, - Что мне теперь, Осип Валентинович, кровью блевать, что-ли? Случайно же. Простите, Владимир Стаханович.
С минуту все помолчали