- Кх-кх. Милая, я понимаю тебя, но это не совсем то, о чём ты подумала.
Девушка разом сникла, лицо приняло какое-то обречённо-покорное выражение. Она поднялась, села на край кровати.
- Понимаю. Извини, - сказала она, - Я всё-таки, дура, думала, что ты хочешь жениться на мне.
- Поверь, милая моя Вероника, я тоже очень хочу, чтобы ты стала моей женой, я уже и во сне видел нашу свадьбу, но.., - Лыткин сделал паузу, с трудом подыскивая слова, - Я, как бы это сказать, побаиваюсь, что ли…
- Побаиваюсь? – переспросила Вероника, - Главное ведь то, что мы по-настоящему любим друг друга. Чего ещё-то? Ты что, ещё не разобрался в своих чувствах?
- Поверь, в моём возрасте, - ответил Лыткин, - я уже вполне научился отличать удовольствие от телесных утех, не спорю, весьма приятных, от полной настоящей любви, в которой телесная близость – это необходимое, но всё-таки приложение. В своих чувствах я отчётливо разобрался. И так же твёрдо знаю, что и ты любишь меня.
- «В моём возрасте…». Тебя, значит, волнует разница в возрасте? Володя, ты живёшь как-то не в ногу со временем. Сейчас всем на это наплевать, а мне - в первую очередь. И было бы наплевать в любые времена, когда бы мы не встретились. Ну не тяни, говори, в чём причина? Неужели всё-таки в возрасте?
Было видно, что Лыткин, лёжа на диване с обнажённой Вероникой, да ещё после предельно откровенного акта, вдруг как-то растерялся и застеснялся. Было заметно, что его мучили какие-то гамлетовские терзания. Научно-исследовательский интерес женщины накалился до предела.
- Отвечай, что у тебя за тайны. Ты скрытый маньяк? Оборотень в погонах?
- Скажешь тоже. Я нормальный человек. Но любовь – это очень тонкая материя… Дело не в возрасте, а …в росте, - наконец-то раскололся следователь.
- В смысле? В каком ещё росте? – пытливо, стараясь не вспугнуть допрашиваемого, разматывала клубок Вероника.
Суровый майор сделал вдох и, окончательно прижатый к стенке, выпалил:
- Ты на три сантиметра выше меня!
В этом признании было столько горькой обиды и отчаяния, что Вероника невольно положила свою ладонь на свою же голову, и, в растерянности и недоумении, пожала плечами:
- И что? Это преступление? В чём я виновата, Володя? – растерянно спросила она.
- Зачем тебе нужно иметь такой рост? Тебе, что, трудно было стать чуть покороче? Мне придётся подбивать каблуки, а это не по уставу! – вдруг понесло майора. Но он тут же спохватился, - Тьфу! Прости! Ты ни в чём не виновата. Это я, скорее, виноват, что немного не дотянул в росте, а теперь уже вряд ли получится. Пойми, в постели – это одно, а когда мы идём по улице, и смотрят люди, они думают, что я карлик, смеются про себя. Я же чувствую! Мужчина обязан быть хоть чуть-чуть выше женщины. А я, что, неполноценный, получается? А ведь я, Вероника, – твой защитник! - опять же с некоторым укором сказал Лыткин.
Страдание исказило мужественное лицо чекиста. Вероника, впервые видя Лыткина столь пафосным и из-за неё же страдающим, сначала смотрела на него широко открытыми глазами и с крайней степенью удивления. Затем черты её лица напряглись, явно сдерживая какое-то мощное давление, которое с большой силой должно было вот-вот вырваться у неё изнутри, из её груди и утробы.
«Зря я всё это затеял, - пожалел о признании Лыткин, смотря на неё, - Бедная, сейчас начнётся бабий рёв, истерика».
Из открывающегося рта Вероники вырвались первые отрывистые звуки. Но они были не совсем похожи на звуки рыдания и обиды. Затем звуки и подземные толчки её тела стали чаще. Она схватилась за живот, и стало окончательно ясно, что это был затяжной гомерический и откровенный хохот, как может хохотать молодая, физически здоровая и не отягщённая житейскими заботами, женщина. Сотрясаясь, Вероника указала пальцем на своего визави.
Лыткин стеснительно и криво улыбался, как восьмиклассник, который поспорил с дружками и, набравшись героической дерзости, развязанно и криво улыбаясь, предложил «той тёлке», - высокой холёной топ-модели, - «пройтись с ним в кусты».
Вероника зашлась в смехе. Когда приступ хохота ослаб и подходил к концу, женщина, чуть отдышавшись, произнесла:
- Володя, может мне стесать себя, ну, подкоротить сантиметра на три. Только вот не знаю, откуда – сверху или снизу. Ну, ты ребёнок!