- Упырь, единоличник, - набирался праведного классового гнева Алёша, - упирается до последнего от вступления в колхоз, питает явную ненависть к нам, советской власти. Восемь батраков на него ишачат полулегально. Родственники мы, говорят. А тут в Речном, считай, все родственники. Три лошади, три коровы, свиньи, овцы, земельный надел. Инвентарь свой. Издевается классовый враг над нами под самым носом у нас! А ведь пришло чёткое указание партии – ликвидировать кулака как класс!
Дом Климовых, добротной постройки, на высоком каменном фундаменте с различными пристройками: хлевом, сенником, конюшней и амбаром был окружён высоким частоколом с большими глухими воротами со столбами-брёвнами по бокам и жестяным карнизом над ними. В ворота умело встроена небольшая дверь с железным кольцом.
Подъехали. Алёша соскочил с телеги, подошёл к двери и затарабанил по ней кулаком:
- Хозяева! Климов! А ну, открывайте ворота! А то сейчас забор разнесём!
Во дворе раздался злобный отрывистый лай собаки. Сержант вытащил свой наган из кобуры. Через минуту послышался женский окрик, лязг цепи. Лай прекратился, задвигался засов с той стороны двери. Наконец, показался хозяин – матёрый жилистый мужчина с усами и бородой, в безрукавке, ситцевой рубахе, казацких штанах с лампасами и сапогах. На голове, несмотря на тёплую погоду, - красноверхая каракулевая кубанка.
- Чё надо, голодранец? – тяжёлый взгляд Климова встретился с жёстким взглядом чекиста.
- Ворота открывай, кулачина! – внушительно произнёс Алексей, - Это экс … проприация твоего кулацкого имущества в пользу народа и советской власти, нашего колхоза. Вот постановление комиссии.
Тимофей Климов порывисто шагнул за ворота, вплотную к сержату:
- Жопу вытри своей бумажкой, голодранец! – еле сдерживаясь от физических действий, выпалил хозяин.
Алексей приставил дуло револьвера к горлу Климова:
- Ещё секунду постоишь, и шлёпну тебя здесь же - за сопротивление властям при исполнении. Или в лагеря пожизненно, - твёрдо ответил чекист.
К воротом быстро подтянулся и остальной отряд. Лыткин со Свистовым направили на Климова револьверы, милиционер снял и передёрнул винтовку. Оператор, подгоняемый Октябрьским, быстро установил аппарат на треногу, направил на сцену у ворот, и камера, затрещав, начала снимать. Хозяин отвёл взгляд, плюнул, скрипнул зубами, отошёл от двери и, погремев засовами ворот, распахнул их во всю ширину.
В обширном дворе на ровной, плотно утрамбованной земле, стояли две телеги с запряженными лошадьми, бороны, сеялки, ходили куры, стояли верстак, мешок с мукой, кадушки, корыта, на верёвке сушилось бельё, вялилась рыба, на дощатом поде сушился крупный репчатый лук. Под навесом, на летней печке у входа в огород, парили большие чугуны, испускавшие аппетитный мясной запах. Всё это было окружено большими поленницами дров и фасадами хозяйственных построек, яблоневым садом и большим огородом.
В общем, всё говорило о зажиточной семье, сытной жизни и достатке у этих эксплуататоров, в то время как крестьянская беднота и городской пролетариат страдал от тяжёлой работы и недоедания. Гости, конечно, были возмущены такой вопиющей несправедливостью. Исключая разве что Лыткина. Ему, почему-то, было немного грустно.
Как только Алёша переступил линию ворот, пёс в дальнем углу двора, запертый в своей будке плахой с подпёртым колышком, громко гавкнул два раза и свирепо зарычал. Затем плашка с колышком отлетели прочь и из конуры, похожей на небольшой деревенсий домик, выскочил огромный, лохматый и оскалившийся, волкодав. Зверь какими-то прыжками ринулся на сержанта. Лыткин среагировал мгновенно. Даже не прицеливаясь, он выстрелил влёт и подкошеная пулей зверюга свалилась почти под ноги Алексея.
- Спасибо, товарищ майор, - сказал тот и обратился к сидевшему на скамье хозяину, - Ты это нарочно устроил, гад? Тимофей промолчал.
- Замечательно! – крикнул режиссёр, - Вы прямо как ковбой, Фёдор Николаевич.
Лыткин приосанился. Он уже полюбил и узнал, как надо сниматься.
- Свистов, выводи лошадей с телегами, - скомандывал сержант, - Там, в конюшне, ещё жеребёнок-однолетка, я знаю. Его тоже на выход.