Янь Чжэнмин не задумываясь использовал свой изначальный дух, превращая веер клинков в прочнейшую сеть. Юноша глухо вскрикнул. Он попросту не мог сдаться, продолжая удерживать гнев ледяной глыбы.
Сеть клинков и холодный ветер встретились на узкой дорожке. В мгновение ока в воздухе вспыхнули тысячи сияющих пятен. Острые, режущие железо, как глину, мечи прогибались под яростью стихии. Стоило им столкнуться, как сеть тут же поредела наполовину.
Холодное сияние отражалось от ледяных стен, некогда яркие фонари казались тусклыми, и воздух бесконечно полнился лязгом металла. Свирепый ветер растрепал длинные волосы Янь Чжэнмина, его походная одежда почти превратившись в лохмотья.
Юноша с трудом приоткрыл глаза, позволяя деревянному мечу в его руках подняться в воздух.
Когда-то он думал, что Чэн Цянь погиб, и им больше никогда не открыть замки, сокрытые в печати главы. Когда-то он думал, что настанет момент, и он найдет в себе силы подавить оставленное в печати сознание прошлых поколений, насильно переступить запрет и вернуть гору Фуяо в этот мир.
Но в этот момент перед лицом Янь Чжэнмина было лишь ужасное тайное царство, поднявшееся из моря Бэймин, и он стоял здесь, неподвижный, как скала, держа в руках деревянный меч...
«Я ведь такой осторожный человек, так почему же я постоянно ищу смерти?» — с досадой подумал Янь Чжэнмин.
На стадии «входа в ножны» его клинок был более сдержанным, чем обычно, но при этом казался намного длиннее.
Однако его ярости не хватило бы надолго...
Так началось их с горой противостояние. Янь Чжэнмин не спешил полностью обнажать свой клинок, он ринулся в бой с мечом из внутреннего дворца.
Одолеваемый тираническим вихрем, он снова и снова поднимался на ноги.
В тайном царстве горы Дасюэшань не было смены дня и ночи. Янь Чжэнмин понятия не имел, сколько времени прошло, его меридианы страдали от давно позабытой боли, он чувствовал себя подушечкой для иголок. Юноша не знал, когда его изначальный дух окончательно иссякнет.
Много лет Янь Чжэнмин не чувствовал ничего подобного. Он не мог не оглянуться на Чэн Цяня. Лицо юноши было белым, как бумага, и это зрелище, похоже, придавало Янь Чжэнмину сил.
Внезапно, он почувствовал себя крайне странно. Казалось, с его характером и жуткой непереносимостью боли, он не смог бы продержаться даже до момента, когда прогорит масляная лампа. Он давно бы уже привел себя в порядок и сел дожидаться смерти, но, пока рядом был Чэн Цянь, он был сам не свой.
Чэн Цянь превратил его из «хрупкого» печенья в тряпку, которую нельзя было ни скрутить, ни разорвать. И пусть на вид она выглядела ужасно, но, как ее не сжимай, она все равно возвращалась в форму.
Боль от игл постепенно распространилась по всему телу. Конечности Янь Чжэнмина разрывало на части. Это было серьезным предупреждением от пересохших меридиан. Но юноша напрочь проигнорировал его. Окружавший его барьер исчез, внутренний дворец опустел. В ушах оглушительно зазвенело, и все его клинки разом вырвались на свободу!
Повисший в воздухе меч изначального духа превратился в чистое намерение и хлынул вперед, снося горы и опрокидывая моря1. В воздухе раздался дикий, почти звериный рев, и налетевший на лезвие свирепый вихрь в миг оказался отброшен назад.
1 排山倒海 (pái shān dǎo hǎi) — сносить горы и опрокидывать моря (обр. в знач.: всесокрушающий; неодолимый, сокрушая всё на своём пути).
Янь Чжэнмин содрогнулся всем телом, вопреки ожиданиям, его раны истекали кровью. Юноша ударил мечом по земле, приказывая себе оставаться на ногах, но перед его глазами стояла темнота.
— Сяо Цянь... — бессознательно пробормотал он.
Всю свою жизнь он ненавидел себя за то, что не смог защитить юного Чэн Цяня. Но спустя годы, Чэн Цянь стал таким сильным, что больше не нуждался в старшем брате. Лишь остаточный страх, зародившийся в сердце Янь Чжэнмина в те годы, так и не желал покидать его.
Губы Янь Чжэнмина тронула странная улыбка, и юноша тут же потерял сознание, застыв там же, где и стоял.
Деревянный клинок замер, но не упал. Его лезвие так и зависло в воздухе, держась ровно перед хозяином.
Однако, вопреки ожиданиям, никакого удара не последовало. Столкнувшись с таким сильным противником, яростный вихрь словно растерялся и предпочел скрыться в недрах тайного царства годы Дасюэшань.
Заключенная в клинок часть души Чэн Цяня, казалось, вздохнула с облегчением. Это было поистине неописуемое чувство. Его сознание было разделено надвое: одна половина оставалась в теле, а другая — в деревянном мече. Словно две головы, что думали одновременно, постоянно мешая друг другу. Теперь Чэн Цянь действительно понимал, что чувствовал Хань Юань. Будь то «душа художника» или разделение души.