— А волшебное слово?
— Пожалуйста!
Этот гад снова задумался. А потом…
— Я с тобой два года учился в группе, Люб. Ты со всеми общалась нормально. По крайней мере ты называла их по имени. А я Хабаров. Почему, Люб? У меня имя есть. Произнеси его, я тебе тряпки отдам.
Дистанция — все, что у меня было. Два этих года, когда все девочки закатив глаза шептали — Марк… он для меня был Хабаровым. Так легче держать долбанную дистанцию, которую сейчас у меня пытаются отобрать.
— Марк, — сказала я сдаваясь, благо до деревни десять километров голой, то ещё удовольствие. Точно всех трактористов соберу. — Отдай мне мои вещи.
— Пожалуйста, — напомнил он. — А то я как раз подумываю не раздеться ли, не поплескаться ли нам голышом вместе?
— Марк, отдай вещи пожалуйста, — торопливо оттарабанила я, пока и правда раздеваться не начал.
Этот гад снова задумался! Я все же нырнула, благо совсем не глубоко, подобрала со дна булыжник — начнёт сейчас выеживаться, прямиком в лоб отправлю. Нокаутируется, как миленький. Я то не рафинированная миллионерка, я в деревне росла, я попаду…
— А я уж было думал штаны снимать… — протянул Хабаров. — даже расстроился.
Я быстренько прикинула, как быть, если не вернёт. Плыть до деревни? Идти гордо по полям, благо фигурка ничего? Зато трактористы-шовинисты будут в восторге. Господи!
— Ты обещал, — напомнила я, ни на что особо не надеясь.
— Правильно, — сказал Хабаров. — А я человек слова. Одевайся, я даже подглядывать не буду.
И правда, сложил мои вещи на галечный берег и отвернулся. Стоит, блядь, небеса рассматривает.
— И чего ты там увидел? — спросила я, все ещё не решаясь выйти из воды.
— Вот то облачко, — мечтательно ответил Хабаров, — похоже на бегемотика. А вон то на голую тетеньку.
— Клоун, — выругалась я. Вода, которая по началу казалась замечательно тёплой, сейчас уже не на шутку холодила. — Уходи, я не хочу при тебе одеваться.
Хабаров фыркнул и никуда не ушел. Я осторожно пошла вперёд, воды становилось все меньше, вот грудь наружу, вот уже пупок видно, а вот уже — видно все. И готовлюсь в любой момент обратно в воду, и смех и грех, мне же тридцать почти. Был бы любой другой мужчина вышла бы и принципиально бы голой пошла, и одежду свою забрала. А тут страшно… Но он стоит, разглядывает своих бегемотиков и не оборачивается. Торопливо хватаю, надеваю рубашку, плевать уже на лифчик, лишь бы прикрыться. Встряхиваю джинсы — трусов нет. Извращенец. Но боюсь, если скажу что, то он обернётся. Натягиваю джинсы на голую попу. Все, теперь я чувствую себя гораздо увереннее.
— Будь уверен, — говорю я Хабарову. — Я тебе отомщу.
Он смеётся. Не страшно ему — зря. Смотрю на свои ноги, скукожившуюся от долгого пребывания в воде кожу на ступнях, чертыхаюсь, мне же ещё за кроссовками идти. Иду, и снова чертыхаюсь, тропы нет, больно.
— Давай я сам, — предлагает Хабаров.
— Иди в жопу, — ласково отвечаю я. — Извращенец.
Мои трусы так и торчат из его кармана, впрочем, его это нисколько не смущает. Как есть — извращенец. Господи, жила же так спокойно раньше, как у Христа за пазухой, подумаешь, трактористы не слушались… Не ценила. Ничего, наиграется Хабаров, уедет, буду снова спокойно жить.
Я обуваюсь и ухожу, Хабаров остаётся. Я слышу плеск — и правда в воду полез. А через пару минут догоняет меня, идёт рядом. Я стараюсь не смотреть, но все равно вижу его грудь, плоский живот, капельки воды на коже, тонкую полоску волос, убегающую от пупка вниз, под ремень брюк. Хорош, гад. Почему все красивые мужчины такие сволочи? Наверняка здесь явная причинно-следственная связь. Мы молчим, так и дошли до брошенного у оврага джипа Хабарова. Я просто мимо иду.
— Не дури, — кричит он. — Жарко, куда ты пешком?
— Кстати, — говорю я, шагая дальше. — У нас в селе топлесс ходить не принято.
— Я хотя бы голым не купаюсь!
Гад. Козёл. Я шагаю и думаю, каким же способом я ему отомщу. А отомщу наверняка, желательно особенно изощренно. Гад и козёл тащится за мной на своём малость попорченном джипе и не делает попыток меня обогнать. Вышли на основную дорогу, все так же едет, только теперь уже вровень.
— Шевцова, — кричит в открытое, точнее разбитое окно своей тачки. — Не будь такой бякой.
— Я не Шевцова, — поправляю я. — Артемьева.
— Ну да, — не соглашается он. — Где твоего Артемьева черти носят, когда тобой трактористы помыкают, а первые встречные мужики норовят украсть трусы?
— Иди в жопу, Хабаров.
Крыть мне нечем, я и правда не знаю, где моего мужа черти носят. У нас давно уже все, через пень колоду, Лешке другой жизни хочется, красивой, как у Хабарова. Чтоб красивые тачки, пентхауз в центре города, отдых на люксовых курортах, девочки красотки… А не получается никак. Вместо всего этого я, Маришка, колхоз. Знаете, обидно, когда понимаешь, что того, что ты дать можешь, человеку для счастья совсем недостаточно. Лёшка не смог. Сначала мотался по вахтам, потом обещал заработать много денег, уехал, 0номер сменил, несколько месяцев ни слуху, ни духу. Я поначалу терпела, ради дочки, папа то он неплохой, любит её, но… устала. Не хочу больше, и все чаще и чаще думаю, что нужно разводиться. Прошла любовь, завяли помидоры.