Вот на этот-то неустойчивый стол и взобралась взбалмошная Любовь Станиславовна, чтобы произнести тост в честь именинника. К тому моменту она переоделась в короткое черное платье, глаза скрыла за стеклами очков «хамелеон», а пышные волосы спрятала под блондинистый паричок, сделавший ее совершенно неузнаваемой. Твердо установив каблуки между салатниц и полных тарелок, Люба нагнулась, взяла фужер и, овладев вниманием общественности оглушительной трелью, изрекла душевно и просто: «За тебя, дорогой!»
Увидев, какая беда нависла над ее блюдами, повар Люда Г. ахнула и, убежав на кухню, расплакалась. А.Г. помчался следом, чтобы утешить несчастную, но с Людой, кажется, случилась настоящая истерика. Позже выяснилось, что она ревновала А.Г. к Любе и ненавидела ее всей своей несложной женской душой. В поступке Кузнецовой она разглядела явную угрозу своему эксклюзивному положению при дворе маэстро и сквозь слезы неустанно требовала удалить «эту девку» из приличного общества.
Пока приводили в чувство Люду Г., в кухню вбежала разгневанная дамочка, уже хорошо подвыпившая, и завопила без предисловия:
– Эта твоя проститутка певичка вытащила у меня из сумки помаду за полторы тысячи, намазала ею свой поганый рот и полезла к моему мужу целоваться. Или ты ее сейчас же прогонишь, или я набью ей рожу, воровке чертовой.
А.Г. снова начал зеленеть. Стиснув зубы, он бросил Люду Г. на произвол судьбы и пошел к остальным гостям. В комнате он увидел следующую картину: Любовь Станиславовна, перебегая от одного мужчины к другому, игриво дергала их за рукава и галстуки и говорила:
– Господа, господа, давайте все вместе ляжем на пол! Господа, вы слышите? Я предлагаю – давайте ляжем на пол, выключим свет и потанцуем.
– Люба, можно тебя на секунду? – схватив Кузнецову за руку, с малой нежностью в голосе сказал А.Г.
Он бесцеремонно утянул ее в коридор и прошипел сквозь зубы:
– Люба, ты совсем не умеешь вести себя на людях, ну совершенно невоспитанная! Ты что, специально мне вредишь? Назло все делаешь?! Я не хочу больше видеть тебя здесь, ты плохой друг и вообще больше мне не нужна. Давай собирайся и уходи.
– Но мне некуда идти, – попыталась возразить Люба, – поезд только утром.
– Это твои проблемы, – отрезал именинник. – Раньше надо было думать. Все, мне некогда, меня люди ждут. Пока!
Кусая губы от обиды и бессильной ярости, Любовь Станиславовна схватила пакет с вещами и выбежала из квартиры.
Гости с недоуменным молчанием проводили ее взглядами и уставились на именинника: мол, что это значит? А.Г. с широкой улыбкой оглядел всех и, чтобы заполнить возникшую неловкую паузу, рассмеялся своим фальшивым женским смехом – впрочем, тут же его прервал.
– Идиотка! – передернув плечами, произнес «юбиляр». – Что она себе позволяет?..
А.Г. снова был королем ситуации.
3. «За кулисами»
Вы стояли в театре в углу, за кулисами,
А за вами, словами звеня,
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня.
Кто-то злобно шипел: «Молодой да удаленький,
Вот кто за нос умеет водить».
И тогда вы сказали: «Послушайте, маленький,
Можно мне вас тихонько любить?»
(песня А. Вертинского)
Милые А.Г. и Любовь Станиславовна, они были такие отходчивые, так быстро забывали мелкие междусобойчики! Казалось бы, принародный скандал, разрыв навеки, ан нет: уже через два дня после «юбилея» Любаша телеграфирует А.Г. и срочно приглашает его на собственный день рождения в Биробиджан – поучаствовать в ее концерте.
А.Г. согласился приехать и пообещал привезти меня: он хотел обкатать на публике нашу халтурку по «Дориану Грею». А меня хлебом не корми – дай попутешествовать, поэтому очень скоро мы уже сидели в поезде на Биробиджан, отгороженные от остальных пассажиров общего вагона двумя «крутыми» гитарами в пластмассовых футлярах-гробиках.
– Люба очень, очень талантливая, – умильно вздыхал А.Г., кушая крутое яичко, – и красивая. У нее душа хорошая, а главное, она прощать умеет – подумаешь, простое недоразумение, с кем не бывает. Она понимает, что я не со зла ее пожурил немного…
В унылом городе Биробиджане Любовь Станиславовна жила где-то на самой окраине, но так как столица Еврейской области славится своими смехотворными размерами, то от вокзала мы добрались до ее дома за десять минут. Успели как раз вовремя, потому что Кузнецова, облаченная в приталенное светлое пальтецо и с косыночкой на голове (ну ни дать ни взять советская труженица), стояла в дверях, собираясь уходить. Она спешила в кафе, где должен был состояться концерт с последующим ужином в честь именинницы.