Вдруг словно кто-то шепнул на ухо Любаве:
- Ты ж теперь - царица! Почто молодость свою в четырёх стенах губишь? Кому полдюжины сундуков приданого накопила? Выдадут замуж - такой же терем тебя ждёт до конца дней, да ещё в придачу муж нелюбый. Опомнись! Ты свободна теперь! Делай всё, чего душенька пожелает!
- А чего она желает? - спросила сама у себя девица и вдруг подняла голову от рукоделья, окинула мутным взором тесную горницу, нянюшек постылых и залилась безумным смехом.
Старухи переглянулись, запричитали испуганным шёпотом.
- Я - царица! - закричала Любава истошно, сорвала с головы покрывало, разметала по плечам рыжие кудри, сбросила летник, в одной рубашонке выбежала во двор. Мамки да няньки глаза вылупили. Сенные девки рты поразинули. А она бегает но двору простоволосая, точно лесовичка, да кричит:
- Я в Тридевятом царстве просвещение заведу! Стану такие диковинные наряды носить, какие на заморских королевнах видала, чтобы и грудь и руки голыми были. Так нынче все просвещённые дамы ходят. Почто ж мне одной дикаркою-то оставаться?! Каждый день буду балы да маскарады устраивать. А терем этот постылый сожгу и построю на его месте ночной клуб. Докажу, всему миру докажу, что я теперь свободна! И всем подданным своим я дарую свободу! Первым указом провозглашаю в Тридевятом царстве свободную любовь! И сама замуж не пойду. А вот полюбовника заведу, фаворита то бишь. Первейшего красавца во всём царстве, чтоб был он чернобровый да ясноокий, как тот юноша, чей портрет мне давеча на именины подарили. Что?! Этот юноша и есть мой жених? Стало быть, я его ненавижу вместе с его красотой! А фаворитом моим будет первейший урод Тридевятого царства! Потому что я так желаю! Я царица! Я свободна!
Случилось, что в ту пору проплывал по ночному небу тихий ангел. Душно стало ему над златоглавым теремом. Помчался он прочь и вскоре совсем скрылся из глаз в ночной бездонности. Серебристые ризы его растворились в таинственном лунном свете, а безмолвная печальная песня слилась со светлой печалью возвышенных дум о вечном. Суетливый мир был погружён в благодатную тишину. Ангел летел навстречу алой полоске утренней зари, которая с каждой минутой всё ярче и ярче окрашивала и небо, и землю восхитительной, пылающей красотой. Внизу проплывали дремучие леса, широкие поля, топкие болота, зубчатые башни гордых городов и соломенные крыши мирных уснувших сёл. А небесный странник не оставлял надежды услышать отклик на свою ангельскую песню хоть в одной человечьей душе.
Тем временем предрассветные лучи всё отчётливее высвечивали очертания развесистых кленовых ветвей, всё различимее делали белевшие в их тени мраморные статуи, всё заметнее тёмную, закутанную в плащ фигуру, неприкаянно слонявшуюся по парку. Это государь Тридесятого царства предавался своим еженощным раздумьям о смысле и бессмысленности.
- Весь этот мир пронизан страданием. Почему? Зачем? Почему я должен здесь жить? Зачем мне оставаться на этой земле?
Царь Философ возвёл взор к проясняющемуся небосклону, и на миг ему показалось, что там, за чертой горизонта, открываются райские просторы, сияющие неземною красотой и подлинным счастьем. О, только бы добежать до этой ускользающей линии и броситься в пылающее золото лучей!
- Заберите меня отсюда! - громогласно завопил он.
на востоке небосклона, словно молния, мелькнул пламенный лик ангела. В его глубоких очах светилось что-то ясное, родное, с детства известное, а вместе с тем неземное, неизреченное, но понятное без слов.- Постарайся, чтобы рай был в твоей душе, - проговорил ангел.
- Но в моей душе и так нет ничего земного! - закричал Философ. - И сам я на этой земле чужой! Мудростью своею я перерос землян и достоин стать братом небожителям!
- Вот из-за гордости люди и потеряли рай.
- И ангел не понял меня, - вздохнул Философ. - Всем, всем я чужой! Ни земля, ни небо не принимают меня! Да есть ли в целой вселенной хоть одно родственное мне существо?!