— Вы? — удивленно произнесла женщина, смерив его взглядом с головы до голых пяток. — Но…
— Священнослужители не всегда ходят в облачении, — улыбнулся Илия. — У вас что-то случилось? И откуда вы?
— Я с Бережков… У нас слух прошел, что в Ивантеевку батюшка приехал. И объявление я вчера вечером увидела, что здесь храм строится. А у меня отец вчера умер. Вот хотела договориться об отпевании и… я не знаю, что там еще полагается… Служба, наверное… А где вы отпевать будете? Здесь? — женщина повела рукой, как бы показывая беспорядок.
— Царствие небесное рабу Божию. Соболезную горю вашему. Но сильно горевать не стоит — отец ваш сейчас начинает свой путь к престолу Господа нашего. Его земной путь завершен, и начинается жизнь в Царствие Небесном, — попытался утешить женщину Илия. — Отпевание обычно проводится в храме, или хотя бы в часовне. Но нам еще предстоит выстроить их. Я только позавчера прибыл сюда, и пока привожу в порядок дом, который мне выделили. К сожалению, провести отпевание как положено сейчас не получится, но проводить в последний путь усопшего необходимо. Во сколько завтра погребение состоится?
Договорившись о проведении похорон, Илия отправился к рабочим, которые расчищали руины, и к тем, которые приступили к строительству временной часовенки недалеко от храма.
Условившись с ними, что по окончании работ там они уделят немного времени и ему, Илия вернулся и продолжил уборку. Периодически его отвлекали — заботливые сельчане пытались помочь. Кто-то забрал посуду и тщательно перемыл ее, кто-то приносил ему покушать, кто тащил тряпки для уборки, мужчины вывезли весь мусор и скосили траву на участке. Каждый стремился помочь батюшке. Конечно, не обходилось и без разговоров.
Неделя потребовалась Илии, чтобы привести дом в порядок. Наконец, все было отмыто, уложено, везде наведен порядок. Рабочие, нанятые для разбора руин, помогли ему перекрыть крышу, заменить рассохшиеся окна, перестелить полы в сенях и заново отстроить прогнившее крылечко. На входе в сени повесили новую дверь. Все время наведения порядка Илия старался максимально сохранить то, что было. Лавки были укреплены и тщательно покрыты лаком, на столе пришлось заменить пару досок и заново покрасить, полочки под иконы священник самолично выстругал из дерева, шкафы отремонтировал.
Разговоры стариков про давным-давно умершую Настасью он посчитал досужими вымыслами, за давностью лет превратившимися в местную легенду. Но стыдить людей за суеверия не забывал, приправляя поучения притчами и порой строго грозя пальцем.
Но про красивую девушку с живыми глазами, портрет которой висел у него на стене, Илии и самому было интересно узнать, к тому же каждый из жителей ему уже рассказал, как она закончила жизненный путь. Но сельчане были уверены, что она до сих пор бережет и сохраняет свое добро. И потому никто из них не соглашался зайти в «Настасьин» дом — боялись мести умершей почти сто лет назад женщины. И сколько священник ни пытался разубедить их, ничего не получалось — ему кивали головами, соглашались с его доводами, замолкали, когда он начинал хмуриться, но продолжали верить в эти легенды, категорически отказываясь ступить даже на крыльцо. И торжественное освящение дома не помогло — никто из стариков ни разу не зашел «к Настасье».
И хотя каждому из сельчан Илия объяснял, что дом сохранился потому, что построен был на века, старательно, да и рабочие подтверждали — да, с такой пропиткой смолами дерево действительно простоит и двести, и триста лет, но легенда вновь шепотками ходила по деревне. Да и рабочие, начинавшие работу с молитвы, продолжали ее рассказами и предположениями о Настасье. Куда бы священник ни пошел, всюду он или слышал это имя, или видел виноватые глаза, которые люди опускали, едва его завидя, при этом стараясь незаметно толкнуть собеседника, чтобы замолчал. И в результате бродившая уже и среди рабочих местная легенда постепенно обрастала все новыми и новыми подробностями, а вскоре нашлись и те, кто видел Настасью своими глазами.
Илия часто смотрел на тот портрет. Для него оставалось загадкой, как смог фотограф примитивным фотоаппаратом сто лет назад поймать вот этот взгляд? Он знал, что многие фотографии в прошлом подрисовывали, но либо ретушь была настолько талантливой, либо ее и вовсе не было, но следов вмешательства в фотографию на лице девушки он так и не нашел. Кружевной стоячий воротничок на строгом платье — да, был подрисован, хотя и умело, а вот глаза…
Глаза оставались тайной. Они были яркими, живыми, лучистыми. Каким образом снимок, выцветший и пожелтевший по краям, местами даже осыпавшийся превратившейся в труху старинной фотобумагой, непосредственно изображение сохранял ярким, особенно глаза — оставалось непонятным. И не раз Илия ловил себя на мысли, что спиной ощущает взгляд внимательно следящих за ним глаз. Обернувшись, он никогда никого не замечал, но ощущение оставалось.