Стали ходить молиться в часовенку. Да все не то — службы-то отправлять некому, за порядком кто приглядит? Да и молиться тоже — что дома, что в часовенке той — на голых стенах пяток икон висит, а боле и нету ничего. Вот вскоре и пересуды посреди народу пошли. Церква-то не освященной стояла, святить-то ее кому? Ни святой воды нету, ни елея, ни мира… Свечек-то налепить можно было, но тож не те свечки-то, не церковные. Вот и стал слушок ползти — а кому в той часовне народ молиться-то станет? Никак Нечистому? А чего? Место не святое, попа тоже нет, свечи самодельные, ладана — и того нету. Осталось только серу поджечь.
Вот люди-то шептались, шептались, а в одну ночь полыхнула та часовенка, ровно свечка, да и сгорела дотла.
Баба Манька пошамкала губами и поправила съезжающий с головы платок.
— Засиделися мы с тобой нынче, милок… Ты б людей-то отпустил. Устали уж все, хватя на сегодня, — вывела Илию из задумчивости она.
Священник, вынырнув из своих мыслей, оглядел часовенку, в которой уже зажгли свечи и керосиновые лампы. Кивнув собеседнице, он встал, собрал всех и начал читать благодарственную молитву по окончании работ.
Помолившись с людьми, он поблагодарил всех за помощь, напомнив о завтрашней утренней службе. Пока люди разбредались, Илия тщательно загасил все свечи, задул керосиновые лампы, и, прикрыв дверь в погрузившуюся в вечерний сумрак часовню, вышел на свежий воздух.
На лавочке его ждала баба Маня.
— Пойдем, отужинаешь с нами. Чаво тебе там одному сидеть-то? Так хоть с Петровичем поговоришь. Совсем ты к нам ходить перестал, — попеняла она ему.
— Некогда, баб Мань, по гостям ходить, — улыбнулся Илия. — Сама видишь, дел сколько. А завтра воскресенье, завтра детей с Бережков привезут крестить. В первый раз в часовне нашей таинство крещения совершать будем.
— А чего смурной-то такой, ась? Чего тебе покоя-то не дает? — уставилась на него баба Маня. — Вроде и здесь ты, а вроде и нету тебя… Где мыслями витаешь?
— Да вот все думаю… Вот рабочие приехали на строительство, и с окресных населенных пунктов приезжают… Про Настасью, что якобы после смерти своей призраком стала, сразу подхватили, и рассказывают друг другу на всех углах, а кто-то и сам ее уже увидеть успел, — Илия широко улыбнулся, увидев виноватое выражение лица старушки. — Да, да, стыдно то, и не по-христиански. Но я сейчас не о том. О призраке-то все рассказывают, а вот как она до смерти жила — никому не интересно. Вы вот говорили, дочка у нее пропала. А почему пропала? Что с ней случилось? Да и сама Настасья… Какой она была? И почему в доме одна осталась?
— Вона ты о чем… — задумчиво протянула старушка, подтягивая концы платка. — Я то ее никогда не видала, но люди баили — красивая она была шибко… Вот Любава, дочка ее — та нет, девчонка как девчонка, обычная, в отца, видать, пошла, а Настасья в свое время не одно сердце разбила.
— Красивая… — вздохнул Илия. — Глаза у нее необычные… — и, заметив, что старушка аж развернулась, уставившись на него с открытым ртом и медленно осеняя себя крестным знамением, усмехнулся. — Баб Мань, не надо на меня так смотреть. Нет никакого призрака. Портреты на стене висят, фотографии. Потому и знаю, как усопшая хозяйка выглядела. И мужа тоже видел, и дочку ее. Муж-то в привидения у вас вроде не записан? — насмешливо поддразнил он бабку, все еще неверяще глядящую на него.
— А сама-то не являлася? — осторожно спросила баб Маня, тут же спрятав глаза.
— Нет, потому что это невозможно. И никогда и никому она не являлась, в том я тоже уверен. А легенду люди придумали. И дом стоит, потому что построен качественно, и строители всем это не раз говорили, — сдвинув брови, строго высказал ей Илия. — В Господа веровать надо, и уповать на милость Его, а не сказки людям рассказывать.
— Пойдем ужинать, — стремясь перевести тему, потянула его за рукав старушка. — А тама и Петрович, глядишь, мож и расскажет, какой она была, — заискивающе заглядывая священнику в глаза и увлекая его в сторону своего дома, бормотала она.
Глава 5
Как построил Прохор Тимофею дом, он семью перевез. Подворье готово еще не было, ну ничего, потерпели маленько. С младшей самой, Настенькой, сложновато было — только родилась малышка, без баньки с ней тяжко, но справились. Сам Тимофей с женой в закутке за печкой устроились, старшей дочери закуток отгородили — большая уж девка была, о тринадцати годах, уже и свататься к ней начинали, негоже ей в одной комнате с пацанами — то быть. Старшие сыны четырнадцати и двенадцати годов печку себе облюбовали, а малышню всех четверых в большой комнате устроили. Настеньке зыбку возле их закутка повесили. Всем место нашлось. Хороший дом получился, просторный.