А вскоре девушка-прислужница от жены прибежала — у той схватки начались. Кузьме и вовсе не до строителей сделалось — в часовенку бросился, на колени перед иконой Господа нашего Иисуса Христа рухнул да земные поклоны класть принялся, от всей души умоляя Его подарить ему сына.
Жена Кузьмы Ивановича в родах в тот раз почти сутки промучилась, и все то время боярин, лелея в сердце надежду, клал земные поклоны. И лишь когда раздалось робкое «Барин…» за спиной, обернулся к сенной девушке, его позвавшей, и тогда только осознал, что на дворе уж солнце вовсю светит.
— Барин, вас барыня Екатерина к себе кличет, — теребя концы завязанного под подбородком платка, проговорила девушка. — Порадовать вас желают.
— Родила? — с надеждой во взгляде, все еще стоя на коленях, поинтересовался Кузьма.
— Ага… Родила… — кивнула девчонка.
— Кого? — с замиранием сердца произнес боярин.
— Не велела барыня говорить. Ступайте сами, — дерзко ответила девчонка и, развернувшись, побежала обратно.
Перекрестившись в последний раз и шепча молитву, Кузьма кряхтя поднялся с колен и на плохо слушающихся, затекших от долгого стояния на коленях ногах засеменил к терему.
Вошедшего встретила повитуха с младенцем на руках.
— Кто? — едва переступив порог, спросил боярин.
Повитуха молча сунула сверток ему в руки и скрылась за дверью в комнатах супруги. Кузьма посмотрел на красное личико в обрамлении пеленок из беленого полотна, вздохнул и качнул дите на руках. Оглядевшись, он положил сверток на лавку и принялся неумело и торопливо распеленывать ребенка. Недовольный подобным обращением младенец сморщился, закряхтел и вдруг заплакал. Растерявшийся Кузьма на секунду оторопел, но, оглянувшись на дверь, за которой скрылась повитуха, вновь склонился над ребенком, путаясь в пеленках. Распеленав дите, он уставился на плачущего младенца, недовольно дергавшего ручками и ножками. По щекам боярина, теряясь во всклокоченной бороде, текли слезы. Аккуратно подняв голенького младенца и держа его перед собой, неверяще глядя на него сияющими глазами, Кузьма прошептал:
— Сын… — и, вставая и поднимая его на вытянутых руках перед собой, закричал во весь голос: — Сыыын!!!
Спустя пять лет на холме чуть в стороне от Ивантеевки вырос красивый, величественный храм с золотыми куполами, гордо возвышавшимися над тайгой. Колокольню выстроили высокую, обрамленную резными деревянными перилами, со звонницы которой открывался потрясающий вид на много верст окрест. Выстроен он был на надежнейшем фундаменте из необработанного речного камня, из лучшего дерева, и должен был прослужить не один век.
Первой иконой, внесенной в храм, стала та, перед которой Кузьма молился неустанно о даровании ему сына, наследника. Вскоре пошли сперва тихие шепотки, а после и вовсе заговорили в полный голос — ежели кто искренне и сильно желал рождения сына, должен он был к той иконе пойти и молиться усердно. И потек ручеек людской к иконе благодатной.
А спустя более века вспыхнула церковь ночью. Люди кинулись спасать, что могли. И ту икону благодатную из огня вытащить сумели. Чуть обгорелую, закопчёную, но вырвали из лап жадного пламени.
Потомки Кузьмы, что вовсе широко развернулись на берегах Лены, памятуя наказ прапрадеда и данный предком обет, в результате которого они все на свет появились, отстроили новую церковь, краше прежней, уже каменную.
И стоял храм, души людские радуя, почти два века, покуда не взорвали его после революции. С тех пор уж век почти прошел. И снова потомки Кузьмы Протасова, памятуя об обете, жизнь им давшем, прикладывают все силы для восстановления храма, лежащего в руинах.
Сидя в приемной епископа Павла, иерей Илия гадал, зачем его вызвали. Подозревал, конечно, что получит очередной выговор за слишком свободные взгляды, как и в предыдущие вызовы на ковер к начальству. Но также в душе молодого священника теплилась и надежда, что его все-таки переведут из небольшой сельской церквушки, в которой он служил сейчас, в храм побольше. Все-таки он приложил немало сил для ее восстановления и ремонта, и полуразрушенный сельский храм, вверенный в его ведение, сейчас радовал глаз яркими луковками куполов. Даже колоколенку возвести удалось, и каждое утро по округе разливался мелодичный звон, созывающий прихожан на заутреню.