Внезапно у самого черного хода Овель встала как вкопанная и, воззрившись на Эгина своими бездонными карими глазами, сказала:
- Я боюсь, что у вас будут неприятности, милостивый гиазир Атен оке... оке... Неважно. Лучше бы вам, наверное, уйти.
- Так вы передумали идти к Северным воротам? - переводя дух, поинтересовался Эгин не без некоторой издевки.
- Можно сказать, что да, - сказала Овель, и ее глаза налились слезами.
Эгин зло сплюнул на пол. От этого белого аютского во рту всегда горько. Мерзавцы добавляют что-то к винограду, чтобы он быстрее бродил. Цепкие пальцы Эгина несколько ослабили хватку. Затем он окинул Овель исс Тамай недоуменным взглядом. Растрепанные волосы, даже не причесалась, дурочка. Очень богатые серьги. Ценой в целую конюшню из пяти голов. Наспех зашнурованное на груди платье с какими-то благородными вензелями. Оке Тамаев, надо полагать. Белая нижняя юбка выглядывает снизу трогательно и очень по-детски. Она порвана и чем-то испачкана. И босые ноги тоже, разумеется, грязные.
Ресницы Овель дрожали. Уголки губ поползли вниз. Эгин стиснул зубы. Он сызмальства терпеть не мог плачущих женщин. К числу несомненных добродетелей Вербелины исс Аран можно отнести то, что она ни разу не плакала при Эгине. Ни с корыстными целями, ни с бескорыстными. Впрочем, о Вербелине исс Аран Эгин в тот момент даже не вспоминал.
- А я не передумал, девочка. А мне самый раз прогуляться к Северным воротам, - медленно и внятно процедил Эгин и стал возиться с засовами на двери черного хода.
"Зачем? Что я делаю? Что происходит?" - Ни тогда, ни после Эгин так и не смог дать полного и исчерпывающего ответа на эти простые вопросы. В тот момент он понимал только одно: эту странную девицу, родственницу Сиятельного князя, ни в коем случае нельзя оставить на поживу людей, без всякого страха разгуливавших по Желтому Кольцу со своими четвероногими волкодавами.
- Это еще что такое? - раздался хриплый голос откуда-то сверху.
Сторож. Ясное дело, это он. Странно, как еще раньше не проснулся. Овель схватилась за локоть Эги-на. "Ага, все-таки не хочешь оставаться!" хмыкнул Эгин, не отрываясь от своей возни.
- Я спрашиваю, что вы, двое блудников, тут делаете, парша вас возьми! - сторож спускался вниз. В руках у него был допотопный масляный светильник. - Вы что же тут, спаривались не по правилам? В честном доме господина Малла? Пользуетесь тем, что старый человек прилег на часок отдохнуть? И откуда такие только берутся! С виду благородные, а по чужим домам шастают...
Каждый новый риторический всплеск сторожа сопровождался отчаянным скрипом ступеней лестницы. Старый человек прилег отдохнуть! Надо же! Эгин бросил оценивающий взгляд на сторожа, благо лампа отлично освещала его заросшее щетиной, обрюзгшее лицо. Да ему наверняка не больше сорока! Как, собственно, и Норо оке Шину. А как представляется возможность побрюзжать, так такие тут же примазываются к убеленным сединами старикам!
Наконец-то дверь поддалась и распахнулась в сырую бесприютность Внутреннего Кольца. Эгин обернулся - сторож был уже совсем рядом. Этот пьяный хрыч, разумеется, не опасен. Он безоружен. А если бы даже и был он вооружен, что такое сторож против офицера Свода Равновесия? Самое подлое и с какой-то точки зрения правильное, что он может сделать, это начать бить в пожарный колокол. Дескать, "Грабят! Горим! Прелюбодеи!". Колокол. Шум... Эти люди с собаками, пожалуй, будут обрадованы и пожалуют сторожу, упростившему их маневры, пару медных авров. А что пожалует ему сам Эгин?
- Эй вы! - нарочито развязно начал сторож, стоя на почтительном отдалении. - Я знаю, что вы тут делали, и сейчас же об этом узнает вся округа. Но я знаю способ. Мне он нравится.
- Сколько? - спросил Эгин, заслоняя своей спиной Овель, совершенно ошалевшую от неожиданности и стыда.
"Бедняжку небось не учили, что оскорбления нужно глотать с тем же равнодушием, с каким больной глотает микстуры. Вдобавок она небось ожидает, что за прозвучавшее обвинение мне как чиновнику Иноземного Дома придется ни много ни мало, а вызвать этого пьяного мудака на поединок. На поединок!" - Эгином овладела какая-то беспричинная веселость.
Сторож, почесав пятерней затьшок, тупо шевелил губами и загибал пальцы на правой руке. Масляную лампу, чтоб не мешала, он поставил на пол. Что-то складывал, вымерял или просто бормотал под нос что-нибудь вроде: "Только б не продешевить, только б не продешевить!"
- Быстрее, а то не получишь ничего! - с нажимом сказал Эгин.
Он не то чтобы нервничал: Но он знал, что люди с собаками отыщут их укрытие очень быстро. То есть в запасе не более пяти-десяти минут. Потом они станут стучать в дверь. Потом выломают ее. Потом... Но нет, потом они с Овель будут уже мчаться к Северным воротам. Эгин - на Луз. А Овель - на гнедом грютском Вакире. А может, даже не так - он оставит Овель у себя до утра. А утром, когда народу на улицах будет не протолкнуться, тогда они и поедут. Или еще лучше. Он оставит Овель у себя и они вообще никуда, никуда не поедут... Если бы у Эгина было время дивиться собственному ходу мыслей, он, пожалуй, удивился бы.
- Ладно, шесть, нет, семь золотых... И никто ничего не узнает.
- Четыре, и ни одним больше, - отвечал Эгин. - Если не нравится, придется мне вышибить мозги из твоей пьяной башки.
Тактика общения Эгина со смердами никогда не отходила от золотого правила "кнута и пряника".
- Твоя правда, четырех хватит. Давай сюда!
Эгин подошел поближе к свету. Извлек из сарнода четыре монеты золотые не золотые, ему без разницы - и, приблизившись на два шага, подал их сторожу на открытой ладони. Словно корм ручному зверю.
Сторож, алчность которого тут же затмила все прочие чувства, взял лампу и сделал два шага навстречу Эгину.
- С-сука, - вот что успел прохрипеть сторож, когда нога Эгина, обутая в сандалию Арда оке Лайна, достала его пах в беззастенчивом ударе, а ребро ладони Атена оке Гонаута опустилось на его затылок. Преклонив колени перед Эгином, сторож медленно осел на пол. Эгин обернулся к Овель - к счастью, она не в обмороке. А значит, еще один удар носком будет кстати.