— Ты тоже не просто смотришь на меня, — застенчиво произносит она.
Я притягиваю ее еще ближе, пока мои губы не касаются ее.
— Да, но я подписал договор, поэтому могу смотреть на тебя как пожелаю.
— В договоре об этом ничего не сказано.
— Детка, я с первого дня нарушал его. Я живу только по собственным правилам, а они говорят мне две вещи: во-первых, я буду смотреть на тебя как пожелаю и, во-вторых, этот разговор подходит к концу, потому что я собираюсь поцеловать тебя. — Именно это я и делаю, и все разговоры о правилах, договорах и Утырсоне сразу же забываются.
***
Я просыпаюсь от того, что кто-то тихо шепчет мое имя и прокладывает дорожку медленных и нежных поцелуев вдоль линии челюсти к губам. Открываю глаза и вижу, что надо мной, склонившись, стоит Нэд. Обхватываю ее бедра и, приподняв, сажаю на себя. Она хихикает и еще раз целует меня в уголок губ. Я закрываю глаза и наслаждаюсь ощущениями.
— С добрым утром, — нежно произносит она.
— Самый. Лучший. В. Мире. Будильник, — шепчу я, и комнату наполняет звук ее прекрасного смеха.
— Мама приготовила блинчики.
— Хм, наверное, я пропущу завтрак, детка. Не уверен, что должен есть блинчики другой женщины.
— А я и не знала, что ты перестал есть блинчики, приготовленные другими женщинами.
— Ну, попробовав твои, я понял, что у меня нет желания есть чьи-то еще.
— Да, мои блинчики единственные в своем роде.
— Определенно. — Я медленно вожу пальцем по ее спине, чувствуя, как она дрожит под моим прикосновением. Кажется, проснулся не только я, но и кое-кто пониже.
— Постой, а Джоуи Миллс пробовал твои блинчики? — с самым серьезным видом интересуюсь я. Она смеется. Громко. Очень громко. Мое лицо досадливо морщится.
— А-а-а, ревнуешь к Джоуи Миллсу? — хихикает Нэд. Не знаю, почему она хихикает, ведь мы не флиртуем. Это очень важный вопрос.
— Зависит от того, пробовал ли он твои блинчики или нет.
— Ты такой милый, Коул. Нет, Джоуи никогда их не пробовал.
— Вот и хорошо, пусть так все и остается, — предупреждаю я. — Он уже украл твой первый поцелуй, жадный маленький засранец.
Нэд снова смеется.
— Ты ревнуешь к десятилетнему мальчику.
— Во-первых, я не ревную, просто переживаю, что, если ты начнешь угощать своими блинчиками всех подряд, люди могут неправильно все истолковать. А во-вторых… Что?
— Мы поцеловались с Джоуи Миллсом, когда мне было десять лет. Мама раньше порой присматривала за ним, и однажды мы играли в моей комнате, и он украл мой первый поцелуй. Естественно, тогда я еще не знала, что это такое.
— Грязный, маленький воришка. Его следовало арестовать за это.
— Но мне понравилось.
— Ты была слишком юной, чтобы знать это, а он слишком неопытным, чтобы поцеловать тебя как следует.
— И как следует меня целовать?
— Так же, как заниматься любовью… медленно и осторожно. А теперь вставай: я собираюсь попробовать блинчики твоей мамы в том же доме, где ты поцеловала маленького преступника.
Нэд снова смеется. Мне тоже отчаянно хочется улыбнуться, но я сдерживаюсь.
— Пошли, я собираюсь поесть, а потом заняться любовью с твоим ртом и стереть все воспоминания о поцелуе Джоуи-придурка в твоей голове и в этом доме.
— Ты собираешься давать прозвища всем моим бывшим?
— Только придуркам, но пока они все такие, — говорю я, скатывая ее с себя и устремляясь на кухню. Я слышу, как она смеется за моей спиной, но не обращаю на это внимание.
Глава 18
Бреннан
Нэд права — блинчики ее мамы восхитительны. Я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не застонать от удовольствия.
— Хороши, правда? — спрашивает Эд, с гордостью глядя на свою жену.
— Они восхитительные, — говорю я с набитым ртом.
— Эй, у тебя не было такой реакции, когда ты ел мои блинчики. Может, мне стоит угостить ими больше людей, чтобы собрать отзывы?
— Может быть, — соглашаюсь я, находясь в блинчиковом оцепенении.
— Мы ведь говорим все еще о блинчиках? — интересуется Эл.
Нэд краснеет, а я ухмыляюсь.
— Мы определенно говорим о блинчиках, — отвечаю я, улыбаясь Нэд.
— Ты закончил? Я хочу кое-куда с тобой сходить перед тем, как у меня начнется женский день с мамой, — торопит меня Нэд. Сначала мне кажется, что она просто пытается закончить разговор с отцом, но выражение ее лица говорит мне, что это не так. Засунув в рот последний блинчик, я киваю и, подняв тарелку, встаю.
— Спасибо, Нора. Все было очень вкусно.
— Спасибо тебе, Коул, и оставь ее, — говорит она, показывая на тарелку. — Я уберу. Вы двое идите и развлекайтесь.
— Спасибо. — Нэд выглядит необычайно тихой.
То же самое продолжается и на улице. Я начинаю думать о том, куда она ведет меня, если ее настроение так неожиданно изменилось. Переплетаю наши пальцы и аккуратно сжимаю ее руку.
— Ты в порядке?
Она кивает.
Я решаю не надоедать ей и позволяю раствориться в своих мыслях. Она вернется ко мне, когда будет готова. Поэтому я начинаю изучать все вокруг. Блу Крик — по-настоящему красивое место. Я никогда в жизни не видел столько травы и холмов. Наверно, так выглядел земной шар до того, как человек начал осваивать его. В воздухе ощущается запах океана и мокрого дерева. Мне нравится. На улице не слишком прохладно, но и не тепло. Что-то среднее, когда пальто — это слишком, а в футболке очень холодно. Я медленно потираю спину Нэд, чтобы напомнить ей, что я все еще здесь. Она напрягает ее, давая понять, что благодарна мне.
Я чувствую себя почти виноватым, гуляя по траве. Тут следовало бы ходить на цыпочках, но другого выхода нет. Неожиданно меня вырывает из мыслей голос Нэд.
— Я хочу тебя кое с кем познакомить, — шепчет она. В этот момент я понимаю, что мы остановились. Поднимаю глаза и вижу вывеску:
Кладбище Блу Крик
Я несколько раз моргаю, а потом перевожу взгляд на Нэд. Ничего не говоря, она тянет меня в арочный вход. Я ненавижу кладбища. И то, что я не посещаю могилу собственной матери тому подтверждение. В них есть что-то жуткое и безжизненное. Я в принципе не понимаю, как посещение такого места может успокоить человека, когда ты постоянно окружен напоминанием о смерти.
Мы продолжаем идти, пока не останавливаемся перед могилой с мраморным памятником. Я приглядываюсь и различаю слова: «Лаура Мари Уотерс». Судя по датам под именем, это не может быть ее бабушка.
— Это моя сестра, — словно услышав мои мысли, спокойно произносит Нэд. У Нэд была сестра? Я поражен. Даже не представляю, что можно сказать в таком случае, поэтому решаю промолчать.
— Она умерла в семь лет. В этом году ей было бы двадцать три, — не глядя на меня, произносит Нэд. — Она утонула.
Я крепче сжимаю ее руку и впервые осознаю, что Нэд понимает, что такое потеря гораздо лучше, чем кто-либо еще.
— Мы играли на озере и бросали хлебные крошки уткам. Мама сказала мне приглядывать за ней — она была недалеко от нас. Она сказала, что мне теперь десять лет и я большая девочка, поэтому могу это делать. Я думала, что все идет хорошо, правда, но это произошло так быстро. Сестра исчезла под водой, и я не смогла найти ее. Мама наказала мне смотреть за ней, поэтому я не позвала на помощь, а вместо этого, не умея плавать, прыгнула в озеро. Помню, как отчаянно колотила руками и ногами, но это ничем не помогало, и я только быстрее тонула. А потом меня вытащила чья-то рука. Это оказался папа. Я была так рада его видеть, но у него было очень грустное лицо. Они не смогли найти Лауру, а когда все-таки обнаружили, она была… Она утонула. Я годами обвиняла себя за это. Хотя мама и папа никогда так не считали. Мама обвиняла себя за то, что оставила семилетнюю девочку на попечении десятилетней, а папа обвинял себя за то, что не мог плыть быстрее. Это продолжалось многие годы. Бывало, я часами наблюдала за тем, как мама просто сидит и смотрит в окно. Однажды я спросила ее, что она делает, и мама сказала, что представляет себе жизнь Лауры. Она сказала, что грустит не потому, что сестра умерла, а потому, что у нее не было шанса пожить. Что у нее не было возможности сделать то, что делают все молодые девушки. И тогда мама заставила меня пообещать ей, что я буду наслаждаться каждой секундой своей жизни. Что я сделаю все, что смогу и захочу. Вот, почему она так поддерживала меня, когда я переехала в Нью-Йорк.