— Нет, мы поговорим, все выясним, поцелуемся и потом отпразднуем все это мороженым.
— Ты портишь мне все веселье, — стонет она, откладывая ложки. — Ладно, но сначала я положу его в морозильник, чтобы не растаяло. — Я киваю и отпускаю ее, а сам прохожу в гостиную и устраиваюсь на диване. Оглядываю минималистическую комнату и задаюсь вопросом: «на что это похоже — быть Нэд?». Неужели она и правда играет на фортепиано или это просто для красоты?
— Я здесь, — ворчит она, занимая место на другой стороне дивана.
Я встаю и усаживаюсь рядом с ней.
— Знаешь, из наших типа «отношений» ничего не получится, если ты продолжишь сохранять между нами дистанцию, — с улыбкой говорю я. Она пытается сдержать свою, но я вижу, как у нее подрагивает уголки губ. — Что произошло? — тихо интересуюсь я.
Она делает глубокий вдох, и я вижу, что ей не хочется это обсуждать.
— У меня сердечная недостаточность. — Я резко перестаю дышать. Не знаю почему. С первой минуты после подписания контракта я знал, что Нэд нездорова, но сейчас, когда она произнесла эти слова, все стало таким реальным.
— Почему?
Нэд невесело смеется.
— Они не знают. Я молодая, здоровая и спортивная. Думаю, мне просто не повезло.
— А можно что—нибудь сделать? — с надеждой спрашиваю я.
— У меня необратимые повреждения сердца. Боюсь, что сломанное сердце невозможно починить. — Как будто я этого не знаю.
— Но должно быть что—то, что поможет сохранить тебе… — Я просто не могу закончить предложение.
— Это можно сделать. Врачи предложили провести пересадку сердца.
— Но это же отлично.
— Я отказалась.
— Я не понимаю?
— Пересадка сердца связана с определенными рисками. Мое тело может отвергнуть сердце, и я могу умереть на операционном столе. Даже если все закончится успешно, мне придется много поменять в жизни. Мне придется постоянно принимать таблетки, прекратить есть определенную еду и не перегружать себя физической активностью. К тому же, новое сердце не означает, что я проживу дольше. В каждом случае все по—разному. Это как бросить монетку в игровой автомат и ждать, какая комбинация выпадет.
— Вау, — говорю я, поняв, что она имеет в виду.
— Вот почему я игнорирую их звонки с того дня, как они узнали о моем состоянии, — тихо произносит Нэд.
— Как сегодня утром? — спрашиваю я. Она кивает. — Ты разозлилась, что я мог узнать, что ты отказываешься от лечения?
Она снова кивает.
— Я не хотела, чтобы ты осуждал меня, Коул. Я не выбирала такую жизнь; жизнь полную «может быть» и статистических вероятностей. Я не хочу зависеть от лекарств и менять свой образ жизни. Я люблю свою жизнь. Я хочу умереть, живя так, как хочу я. Никаких ограничений и правил, кроме моих собственных. — Впервые я вижу Нэд такой ранимой. Я даже не подозревал, что в ней есть и такая сторона. Странно, что мне не хочется убежать или заставить ее замолчать. Я хочу ей помочь. Но не могу. — Мне поставили диагноз два месяца назад. Врачи настоятельно советовали включить мое имя в список на трансплантацию, но я отказалась. Они также сказали, что я должна принимать кучу таблеток, если не собираюсь соглашаться с их предложением.
— И ты тоже отказалась.
Она кивает.
— Я знаю, большинство людей не поймет, почему я это делаю. Это, наверное, звучит неблагодарно, когда столько людей умирают, не имея возможности сохранить и продлить себе жизнь. Но я не могу. У меня была замечательная жизнь, о которой можно только мечтать, Коул. Мои родители самые милые люди в мире. Мне безмерно повезло и если я умру прямо сейчас, то умру самым счастливым человеком в мире. Я не хочу давать никому ложную надежду, что у меня есть шанс, а потом подвести их. Я не поступлю так со своими родителями. Не могу. Не поступлю так сама с собой. Я не могу изменить того, что умираю. — Она замолкает на секунду, чтобы немного успокоиться, — но я могу проконтролировать то, как проживу остаток жизни, не важно, сколько мне осталось.
Наконец, она прекращается говорить и просто наблюдает за мной. Я некоторое время пристально смотрю на нее, а потом киваю.
— Хорошо.
— Хорошо? — озадаченно спрашивает она.
— Если ты именно этого хочешь, то пусть так и будет.
— И ты не думаешь, что я веду себя эгоистично? — В этот момент по ее щеке скатывается первая слеза. Я придвигаюсь ближе и стираю ее подушечкой пальца.
— Ты шутишь? — шепчу я. — Ты самая храбрая женщина из всех, что я встречал. Ты восхитительная.
— Такая же храбрая, как твоя мама? — робко интересуется она.
— Может, даже храбрее, — честно отвечаю я.
По ее щекам начинают катиться слезы, и в этот раз я просто обнимаю ее руками и позволяю выплакаться на своей груди, не переживая о том, что на ней останутся мокрые пятна. Я молча позволяю ей выплакаться около пяти минут. А когда замечаю, что ее дыхание приходит в норму, шепчу ей на ухо: